Я закусила губу. В висках стучало:
— Значит, это... управляемо?
Он резко поднял голову, и в его глазах мелькнуло что-то опасное — то ли восторг, то ли ужас.
— Теоретически... если воссоздать условия...
На озере внезапно вздыбилась мелкая волна, хотя ветер стих. Вода у берега побелела, будто вскипела, и на секунду мне показалось, что я снова вижу там силуэт — дедову лодку, тот самый дождь, Юрия Петровича...
Олег схватил меня за плечо:
— Ты бледная как смерть.
Я отшатнулась. Песок под ногами был реальным. Солнце — жгучим. Его пальцы — тёплыми. Но где-то в параллельном "сейчас" моё тело всё ещё тонуло в чёрной воде.
— Олежка, — мой шёпот звучал хрипло, — а что если я не "вернулась", а... разделилась?
Олег снял очки, медленно протёр стёкла, будто выигрывал время. Песок под нами был тёплым, но в его голосе стоял холодный, неумолимый факт:
— Ты исчезла 35 лет назад. Навсегда.
Он говорил тихо, но каждое слово било по нервам, как молот по наковальне.
— После гибели родителей мы едва не сломались. Марина... — его голос дрогнул, — ей пришлось бросить институт, застрять в Марьяне, работать на заводе. Спасибо Алексею — он не дал ей пропасть. Они создали семью. А я к тому моменту закончил школу и поступил в институт в Москве. Как раз там я стал интересоваться аномалиями
Ветер донёс запах озера — тот самый, химический, горький.
— Но две загадки не давали покоя: твоё исчезновение и пропажа Вани — его пальцы сжали песок. — Десять лет поисков. И я нашёл его. Цыгане вытащили мальчика из разбитой машины, продали в Америку. К счастью, он попал к хорошим людям. Они воспитали его достойным человеком, дали образование и часть семейного бизнеса - теперь его зовут Майк — он посмотрел на меня прямо — Мы с Мариной решили не разрушать его жизнь правдой. Некоторые тайны должны остаться погребёнными — тень пробежала по его лицу, когда он продолжил — А с тобой всё прояснилось в начале 2000-х. Помню тот звонок от Марины... — губы Олега дрогнули в подобии улыбки. — Она сказала, что у Петра Николаевича появилась внучка. Девочка — твоя копия.
Он сделал паузу, его глаза стали пронзительно острыми
— Марина надеялась: может, ты выжила тогда в 84-м? Уехала, родила детей... Но я сразу понял. Это не твоя внучка, Ада — он встал, отряхивая песок с брюк, и его голос обрел крепость — Это ты. Вернувшаяся через время. Мы с Мариной поклялись хранить эту тайну. Но теперь... — его взгляд упал на озеро, — теперь ты здесь и всё встало на свои места
Вода внезапно вспенилась, хотя ветра не было. Как будто само озеро откликнулось на его слова.
Мы шли в гору, и с каждым шагом ноги становились тяжелее — будто само время давило на плечи. Кладбище встретило нас тишиной и запахом скошенной травы. Олежка привёл меня к могиле - той самой неизвестной, на котором лежало письмо деда. Письма уже не было, зато остались лилии. Такие же свежие и ароматные.
— Вот, — Олег остановился перед скромным гранитным камнем. Теперь я присмотрелась к надписи на надгробии. Надпись высечена четко, без пафоса, но с какой-то пронзительной нежностью:
«Иванова Ада Андреевна. Ты навсегда в моей памяти и в моём сердце»
— Он приходил сюда каждый год 3 ноября, — Олег присел на корточки, поправил цветы. — Даже когда сам уже с трудом передвигался. Горло сжало так, что я не сразу смогла выдавить вопрос:
— Он... долго ждал?
Олег вздохнул, доставая из кармана потрёпанную фотографию. На снимке — седой Юрий Петрович у этого самого камня, в той же самой куртке, что была на нём в день моего... исчезновения.
— До последнего дня. Умер в 2012-м, от инфаркта. — Он провёл пальцем по фото. — Работал в полиции до последнего. Никогда не женился.
Ветер сорвал с дерева лепесток, и он упал на надгробие, точно живая точка в конце предложения.
— После твоего... ухода, он десять лет добивался расследования по делу лидии. Говорил, что это важно для тебя — Олег неловко ковырял ногтем трещинку в граните. — В последний раз, когда я его видел... — он вдруг резко поднял на меня глаза — Он просил передать тебе это, если вдруг встречу — его рука полезла во внутренний карман пиджака. Конверт. Пожелтевший, с надписью «А.» чернилами, которые за тридцать лет выцвели до бледно-синего
Я прижала письмо к груди. Где-то там, в другой реальности, он всё ещё стоял на дождливом берегу, с искажённым от ужаса лицом, а я... Я больше не была призраком. Теперь у меня была могила.