Коля взбежал наверх, позвонил, вошёл в квартиру и, увидев доктора, сидевшего за столом, сказал:
— Доктор Иван Николаевич, у нас мама заболела. Приходите к нам.
— Ладно, — ответил Иван Николаевич. — Сейчас руки вымою, халат надену и приду.
В комнате доктора на стене висел громкоговоритель и пел какую-то весёлую песню, а Коля слушал эту песню, и ему было совсем не весело.
«Вот, — думал он, — папа уехал, а мама заболела. И остались мы с Машей одни. Что нам делать?»
А доктор Иван Николаевич тем временем мыл руки и спрашивал:
— Тебя, мальчик, как зовут? Ты, мальчик, в школу ходишь?
— Да, — ответил Коля, — меня зовут Колей, и в школу я хожу.
А сам ждал с нетерпением, скоро ли доктор Иван Николаевич вымоет руки и наденет халат. «Ведь маме-то может быть, всё хуже и хуже делается, — думал Коля, — а он тут возится»
Наконец Иван Николаевич кончил мыть руки, надел халат, а на голову — меховую шапку, и они спустились по лестнице, вошли в Колину квартиру и прошли в комнату к маме. Доктор долго-долго выслушивал маму. Потом опять пошёл мыть руки, потом сел за стол и стал писать рецепты. Потом пошёл в переднюю, а Коля за ним.
Пока доктор был в комнате, он почти всё время молчал. Ему, должно быть, не с кем было говорить. Мама лежала совсем больная и не могла разговаривать — она только охала и стонала, а разговор с Машей и Колей доктор, наверно, считал неинтересным для себя разговором. Но когда Коля вышел в переднюю, доктор Иван Николаевич вдруг заговорил с ним.
— Слушай, Коля, — сказал он. — Ты, я вижу, сейчас единственный мужчина в доме.
— Да, — ответил Коля. — Папа недавно в Хабаровск уехал, а оттуда полетит на Камчатку и на Ледовитый океан.
— Так вот что, — сказал доктор Иван Николаевич. — Мама твоя очень серьёзно заболела — у неё сильное воспаление лёгких. Вот, возьми рецепты, пойди в аптеку и закажи лекарства, а завтра я опять приду. Только смотри, чтобы ни ты, ни твоя сестра не шумели, не шалили и не ссорились. Понятно?
— Понятно, — ответил Коля.
— И мне понятно, — сказала Маша.
Она вышла незаметно в переднюю следом за Колей и всё слышала, что говорил доктор.
И вот Коля побежал в аптеку, а Маша пошла обратно в комнату к маме. Она подтащила к дивану кресло и села в кресло с ногами, а лампу накрыла поверх абажура ещё газетой, чтобы яркий свет не падал маме в глаза. Она посадила к себе на колени куклу Елизавету Петровну, раздела её и сказала шёпотом:
— Ты, Елизавета Петровна, наверно, больна. Вот у тебя и щёки красные, сейчас я тебя послушаю.
Маша послушала ей грудку и спинку, а потом опять сказала шёпотом:
— У тебя воспаление лёгких, тебе надо лежать тихо. Поняла?
А кукла Елизавета Петровна лежала у неё на коленях тихо-тихо, и глаза её были закрыты.
Скоро вернулся Коля и принёс из аптеки лекарства.
— Маша, Машенька, тебе пора ложиться спать, а я буду здесь готовить уроки и посижу с мамой.
Первый раз услышала Маша, что Коля назвал её Машенькой. И так ей это показалось странно и необыкновенно, что она даже не стала с ним спорить, не стала говорить, что спать ещё рано, а сразу послушалась и пошла спать. А когда она умылась и разделась и легла в кровать, она позвала его:
— Коля, поди-ка сюда на минуточку.
— Ну вот, я пришёл, — говорит Коля. — Спи. Спокойной ночи.
— Коля, а кто же меня завтра в детский сад отведёт? — спросила Маша.
— Я тебя отведу, — сказал Коля. — Я встану завтра пораньше и, перед тем как идти в школу, отведу тебя в детский сад.
— Коля, а кто же с мамой останется? — опять спросила Маша. — Ведь она больная. Как же она будет одна?
— Мы попросим соседку Марию Петровну с ней посидеть, — сказал Коля. — Спи. Спокойной ночи.
И девочка Маша заснула. И немного погодя пришла к ней на кровать кошка Ниточка. Свернулась клубочком в её ногах и задремала. А на полу у Машиной кровати заснул Петушок. Спала мама. Но долго-долго не мог уснуть Коля. Он приготовил уроки, сдвинул два кресла — сделал себе кровать, — улёгся и глаза закрыл. Но заснуть не мог. Он всё думал о том, что теперь будет. Давать ли папе телеграмму или не давать? И что делать, если вдруг соседка Мария Петровна не сможет завтра посидеть около мамы? А когда он переставал думать, то снова начинал прислушиваться, как дышит, стонет и охает во сне мама. Но наконец и он уснул. На другой день утром Коля встал рано, пошёл на кухню и вскипятил чай, напоил и накормил Машу, потом сбегал за соседкой Марией Петровной и попросил её присматривать за мамой. Потом он отвёл Машу в детский сад, а оттуда сам побежал в школу.
И на третий, и на четвёртый, и на пятый, и на десятый день мама всё ещё была так же сильно больна. Она чувствовала себя то лучше, то хуже.
Каждый день приходил к маме доктор Иван Николаевич, а иногда с ним приходили ещё два каких-то доктора, и все они выслушивали и выстукивали маму.
Один доктор после выслушивания всегда говорил: «Так-так-так-так…» А другой доктор всегда очень громко сморкался, и когда слушал маму, то качал головой. А доктор Иван Николаевич любил расспрашивать Машу о том, чем её сегодня в детском саду кормили.
— А манная каша была вкусная? — спрашивал он. — А кисель был вкусный? А котлеты были вкусные?
И Маша ему отвечала:
— Манная каша всегда невкусная. А кисель сегодня был очень вкусный. А котлет не было, пирог с мясом вместо них был… А Колю кормит наша соседка, Мария Петровна: суп ему варит и макароны.
Когда доктора уходили, в комнате становилось совсем-совсем скучно. Даже Петушок не лаял и Ниточка не мяукала.
Они оба, должно быть, понимали, что нельзя шуметь, когда в комнате лежит больной человек.
Но наконец, на одиннадцатый или двенадцатый день, мама начала поправляться. Она начала пить и есть как следует и стала даже книжки и газеты читать. А на пятнадцатый день пришёл опять доктор Иван Николаевич с двумя другими докторами. Они всё выслушивали и выслушивали маму, а потом сказали:
— У вас после болезни лёгкие стали слабые. Вам надо на всю эту зиму на юг уезжать. Например, в Сухуми.
— Ах, — сказала мама, — хотя у меня и есть в Сухуми подруга, но всё-таки как же я поеду? Куда я дену сына и дочь?
А доктора отвечали:
— Этого мы не знаем. Это уж ваше дело. Одно только помните, что вам нельзя ни беспокоиться, ни волноваться, ни огорчаться… Ну, до свидания, мы пошли.
— Ах, — говорила мама, — что же мы будем делать? Никак, никак я не могу уехать!
А Коля сказал:
— Мама, не плачь. Тебе нельзя плакать. Я придумал, как мы сделаем. Ты возьмёшь с собой в Сухуми Машу, а я в Москве останусь. Мне нельзя школу бросать. Я думаю, я смогу у своего товарища Мити жить. Ты ведь знакома с его мамой и папой. У него отдельная комната, и там, кроме кровати, диван стоит, и я на диване спать могу.
ГЛАВА V
О том, как Маша со всеми прощалась
Так и пришлось сделать, как Коля предложил. Всё равно нельзя было ничего лучшего придумать. И вот стали они готовиться к отъезду.
Маша пришла в детский сад и на этот раз не на ухо, а прямо так, полным голосом, сказала всем мальчикам и девочкам, что она с мамой уезжает, на всю зиму на юг, в Сухуми.
— Что же это за город такой? — спросил Вова.
— Никогда я не слыхала, — сказала Наташа. А Вова сказал:
— Это там, где Чёрное море. Знаю.
— А где Чёрное море? — спросили Валя и Галя.
— А где Чёрное море, я не знаю, — отвечал Вова. А Маша сказала:
— Наташа, Наташа, пойдём пошепчемся, мне надо тебе что-то сказать.
Они взялись за руки и пошли в уголочек. Сели на пол, и Маша сказала:
— Наташа, что мне делать? Я и не знаю.
— А что? — спросила Наташа. — Что случилось?
— Куда я Петушка и Ниточку дену? — ответила Маша. — Ведь помрут они без меня.
Тогда Наташа подумала и сказала:
— Знаешь что, ты отдай их мне. Пускай они у меня будут. У меня они не умрут.