— Уж вы, Митя, пожалуйста, его не обижайте.
— Попробовал бы он меня обидеть! — говорит Коля. — Я его гораздо сильнее. Вот сейчас чемодан несли, так он даже запыхался, а я нет.
Ещё раз попрощался Коля с мамой и с Машей и ушёл.
И остались мама с Машей одни в комнате. Как-то тихо и пусто стало кругом. Все вещи с письменного стола были убраны, картины со стен сняты, и было сразу видно, что завтра мама и Маша уезжают надолго.
ГЛАВА VI
О том, как Маша на самолёте полетела
И вот настал вечер накануне их отъезда. Маша ещё с утра говорила кукле Елизавете Петровне:
— Вот сейчас у нас утро, а через три часа будет день, а потом обед, а потом вечер, а после вечера ночь. А там и снова утро. Вот тут-то мы и полетим.
И весь день в детском саду Маша была весёлая, а теперь, когда Коля уехал и они остались с мамой совсем одни, — она немного пригорюнилась.
Вечером мама сказала:
— Маша, завтра надо очень рано встать, я прошу тебя сегодня лечь пораньше.
А Маша отвечала:
— Может, я лучше совсем сегодня не лягу. Мне вовсе и спать не хочется.
Мама в это время лежала на диване, укрытая одеялом, а Маша сидела у неё в ногах и разглядывала книжку с очень интересными картинками. На одной картинке был нарисован паровоз; он бежал по рельсам через снежное поле, из его трубы шёл дым, а машинист смотрел в окошко. А на другой картинке было нарисовано море, а на третьей картинке было дерево, а на дереве сидели птички: первую птичку девочка Маша называла Василёк, потому что она была синяя, вторую—Желток, потому что она была жёлтая, а третью птичку она называла Воробей, потому что это и был воробей, и никак его иначе не назовёшь. А больше никаких птичек на картинке не было. Может быть, они уже улетели с дерева, а может, ещё и не прилетали. Для каждой картинки девочка Маша придумала стихи.
Про паровоз такие:
А про море такие:
А про птичек она ничего придумать не могла. Только было она начала придумывать, как мама ей опять сказала:
— Маша, милая, я тебя очень прошу, ложись-ка спать.
Тогда Маша вздохнула. Закрыла книжку и говорит:
— Хорошо, лягу. Но спать всё равно не буду. А то вдруг проспим. Вот сейчас куклу Елизавету Петровну уложу, а потом пожалуйста, и сама лягу.
Раздела она куклу Елизавету Петровну, сняла с неё платье и туфельки и положила её на широкую кровать. Закрыла кукла глаза и уснула. Потом подошла Маша к телефону, сняла трубку и набрала номер: четыре — пятьдесят четыре — девяносто семь.
А когда там ответили, Маша сказала:
— Здравствуйте, это я, Маша. Не спит ли уже Наташа? Если она не спит, позовите её, пожалуйста, к телефону. Мне очень нужно с ней поговорить.
Когда Наташа взяла трубку, девочка Маша сказала ей:
— Здравствуй, Наташа. Что ты сейчас делаешь?
— Я, — отвечала Наташа, — сейчас свою куклу Соню укладываю, а скоро сама буду ложиться. Я уже почти вымыла руки.
— А я, — говорит Маша, — может, сегодня и совсем рук мыть не буду. Боюсь, не успею. Мы утром на самолёте летим. — А потом Маша вздохнула и говорит — А что делают сейчас Петушок и Ниточка? Позови их к телефону.
И Наташа подняла к трубке сначала собачку Петушка.
А Маша сказала в телефон:
— Петушок, здравствуй! Это Маша. Помнишь ли меня? Петушок услышал её голос и залаял в трубку.
А потом Наташа поднесла к трубке кошку Ниточку, и Маша сказала в телефон:
— Ниточка, здравствуй! Это я, Маша. Скучаешь ли ты обо мне?
Ниточка услышала её голос и замяукала в трубку. Тут Маша не выдержала и заплакала. Сквозь слёзы она пробормотала:
<...пропущены две страницы...>
Скоро они пришли на большую площадь, и там около одного фонаря стояли четыре человека. Мама подошла к ним и спросила:
— Вы, граждане, автобуса ожидаете, чтобы в аэропорт ехать?
— Да, — ответил маме какой-то гражданин в очках. — А эта девочка тоже лететь собралась? — И он показал на Машу. — Неужели она не боится?
А Маша сказала:
— У меня папа Николай Сергеевич Крутиков сам лётчик. И я ничего не боюсь. Я только волков и гусей боюсь.
Тут подъехал автобус, и в него сели четыре гражданина и мама с девочкой Машей. И поехал автобус по улице Горького, а потом по Ленинградскому шоссе, а потом свернул налево, и все четыре гражданина сказали разом: «Вот и аэропорт». Автобус остановился, и все вышли из машины.
Прежде всего Маша увидела большой, красивый дом белого цвета, с широкими стеклянными дверями. Они все вошли в эти двери и попали в комнату, где стояли столы. И там четыре гражданина сели пить чай, и мама села и заказала чай себе и Маше. На этот раз Маша стала тоже чай пить; она подумала: раз все пьют, значит, верно, так и нужно.
Вдруг в эту комнату вошёл какой-то человек и сказал:
— Кто летит на Одессу, приготовьте ваши билеты и идите за мной. Сейчас отлетаем.
И четыре гражданина и мама с девочкой Машей встали из-за стола и пошли за этим человеком в другие широкие стеклянные двери. Когда Маша вошла в эти двери, она увидела прямо перед собой большое-большое поле, покрытое жёлтой осенней травой, а на поле то тут, то там стояли самолёты, хотя скорее про них можно было сказать, что они лежали, а не стояли, потому что сами они были длинные и крылья у них были длинные, а высокими их нельзя было назвать. Некоторые самолёты стояли тихо, а у некоторых уже вертелся пропеллер, и от этих самолётов шёл страшный шум.
Потом Маша посмотрела на небо и увидела, что оно стало совсем светлое, что звёзды уже исчезли и появилось солнце.
Человек, который спрашивал у всех билеты, пошёл по полю, и четыре гражданина и мама с Машей пошли за ним. Они подошли к самолёту с неподвижным пропеллером. Сбоку у самолёта была открыта дверца, и вниз к земле спускалась маленькая железная лестница в четыре ступеньки. Внутри самолёта, по обоим его бокам, стояло по три кресла, а посередине был проход.
Маша села в кресло и стала смотреть в окно. Она увидела, что тот человек, который привёл их на поле, вдруг махнул флагом. Тогда самолёт страшно зашумел, сдвинулся с места и побежал по полю. Он бежал то очень быстро, то медленно, то опять очень быстро и сильно подскакивал на кочках. Четыре гражданина вдруг достали из пакетиков вату и стали совать её себе в уши. Они крикнули маме:
— Гражданка, заткните себе и вашей девочке уши ватой, а то шум будет такой, что прямо оглохнете!
А самолёт всё бежал и бежал по полю. И вот наконец Маша увидела, как человек с флагом махнул флагом ещё раз, и почти сразу после этого вдруг прекратилась тряска. Маша посмотрела на землю. Земля была уже где-то внизу, и самолёт не касался её больше своими колёсами.
— Ах, — сказала мама, — ах, мы, кажется, летим! А Маша захлопала в ладоши и вдруг запела:
Уши у неё были заткнуты ватой, и шум в самолёте от мотора был такой, что она и сама не слышала, что она поёт.
А самолёт поднимался всё выше и выше над землёй. Маша смотрела в окно и видела, как большой дом аэропорта стал совсем маленьким, а потом куда-то исчез.
Скоро не стало видно и Москвы. Они летели над лесами, полями и реками. Казалось, что они летят очень-очень медленно — почти что на месте стоят. Маша даже крикнула маме:
— Ох, как мы медленно летим! Прямо тише едем, чем трамвай.
А мама в ответ Маше:
— А вон, посмотри, видишь внизу лес?
— Вижу! — крикнула Маша.
— А теперь?
— А теперь уже не вижу, мы уже его пролетели.