Рассмотрим теперь подробнее, как Аристотель выстраивает свою психологию – науку о душе.
Начиная, как мы сказали, с того, что является первым для нас, Аристотель обращает внимание на то, что мы способны различать два рода вещей: живое и неживое. Живое мы называем одушевленным, а неживое – неодушевленным. Именно из такого различения исходит Аристотель, полагая, что душа – это что-то такое, чем характеризуются вещи, которые мы называем живыми или одушевленными, в своём отличии от неодушевленных вещей. Но чем отличается живое от неживого, одушевленное от неодушевленного? Мы уже говорили об этом: всё живое имеет начало всякого изменения в себе самом. Живое как бы само из себя произрастает, само из себя развивается, сообразно некоторой силе, которая руководит этим изменением, направляет его и его осуществляет. Эту силу, внутренне присущую самому живому существу, Аристотель и называет душой.
Размышляя над тем, как в живом существе происходит то или иное изменение и как мы можем это изменение схватить как нечто целое, Аристотель замечает, что всякое изменение живого существа направляется к своему концу, итогу – тому, что по-гречески называется телос. Иногда слово «телос» переводят как «цель». Однако слово «цель» слишком нагружено смыслами, связанными с новоевропейским пониманием субъективности: цель это что-то, что стоит перед субъектом или ставится им перед собой как задающее перспективу его деятельности. Греческое «телос» такой новоевропейской субъективности ещё не предполагает. Это не столько цель, сколько конец или итог некоего движения, изменения.
Итак, всякое движение или изменение живого существа характеризуется как имеющее телос, итог, к которому оно направлено. К примеру, из желудя прорастает росток; потом развивается ствол кроны, вырастает большое дерево, на нем вырастают новые желуди, они снова падают. Душа при этом может быть понята как то, что направляет движение живого существа к его телосу. И только из телоса может быть понята последовательность разворачивания движения.
Здесь уместно вспомнить образ глаза, к которому Аристотель прибегает, говоря: если бы глаз имел душу, его душой было бы зрение. Этот образ говорит, в том числе, следующее: мы не можем понять последовательность движений нашего глаза, если не понимаем, к какому итогу они направлены, какую зрительную задачу человек решает. Человек может посмотреть туда и сюда, повернуть голову, нагнуться, подняться и т. д. При этом вывести из одного движения другое, как из причины следствие, мы не можем. Но если мы знаем, к какому телосу направлены эти действия, к чему человек хочет прийти, что он хочет рассмотреть, мы поймём логику этого движения. Если я знаю, что именно человек хотел рассмотреть, я пойму, почему он так действовал. И какое бы мы живое движение не взяли, мы можем понять его только из того итога, к которому оно устремлено.
Рассматривая живое существо как целое, Аристотель говорит о том, что и вся его жизнь устремлена к своему телосу, неотъемлемому от жизни этого существа. Таким телосом является полнота раскрытия сущностных возможностей данного живого существа. Всё живое стремится себя раскрыть.
Но можем ли мы, наблюдая развивающееся живое существо, сказать, что этот телос в какой-то момент оказывается достигнутым и исчерпанным? Возможно ли, глядя на развитие дерева, животного или человека, сказать, что в какой-то момент это развитие оказывается осуществлено в полноте и дальше, – хотя это существо продолжает жить, – уже никаких изменений, относящихся к развитию, не будет? Нет, – говорит Аристотель, – реально мы ни в какой момент не видим исчерпывающего достижения телоса развития. Этот телос подобен скорее никогда не достижимой линии горизонта. Мы не можем сказать, например, что развитие растения останавливается на этапе цветения. Нет. Потому что дальше должен сформироваться плод. На этапе плода – тоже нет, оно продолжает существовать дальше, готовиться к зиме и может быть, принесет новые плоды. И так далее. Вплоть до самой смерти живого существа идет процесс развития, никогда не достигающего абсолютной полноты. Абсолютная полнота развития существует лишь как ориентир.