– Скоро сбирай, Морушка, скоро! – приказал месяц Червень.
Морушка в радости насбирала полный фартучек ягод. Опять хорошенько поблагодарила месяцы и весело поспешила домой. Удивилась Елена, удивилась мачеха, увидав, что Морушка несет полный фартучек ягод. Отворили ей двери, а ароматные ягоды по целой хате запахли.
– Где ты их насбирала? – угрюмо спрашивала Елена.
– Высоко на горе много их растет под буками, – отвечала Моруша.
Елена взяла ягоды, наелась досыта, и мачеха досыта наелась, а Моруше даже не сказали: «Возьми себе одну». Разлакомилась Елена на ягодах, захотелось ей на третий день красных яблок.
– Иди, Моруша, иди на гору, принеси мне красных яблок! – приказывала она сестре.
– Ай, Боже, сестра милая, где же я зимою могу взять красных яблок? – проговорила бедная Моруша.
– Ты шлюха, ты дрянь, ты будешь спорить, когда я тебе приказываю? Иди сейчас на гору, и если не принесешь красных яблок, верь, что я тебя убью! – загрозилась злая Елена.
Мачеха схватила Морушу, вытолкнула ее за двери и двери за нею заперла. Девушка, горько плача, потащилась на гору. Снега лежали глубоко, следа не было. Но Моруша не блуждала, а прямо шла на верх горы, где горел большой огонь и где сидели двенадцать месяцев. Где они сидели, там и сидели, и Великий Сечень сидел вверху.
– Добрые люди Божие, позвольте мне обогреться у огня; дрожу я вся от стужи, – просила Моруша, подойдя к огню.
Великий Сечень кивнул головой и спросил:
– Зачем опять пришла? Чего здесь ищешь?
– Иду за красными яблоками, – отвечала Моруша.
– Не время, – сказал Великий Сечень.
– Знаю это, знаю, – смутно говорила Моруша. – Но сестра Елена и мачеха приказали им принести с горы яблок; если не принесу, верю, что убьют меня. Прошу вас, батюшки, скажите мне, где их могу найти?
Тут удивился Великий Сечень, обратился к одному из старших месяцев и, подавая ему посох в руки, сказал:
– Братец Жарий, садись вверх! (месяц Жарий – русский сентябрь).
Месяц Жарий сел вверху на камень и махнул посохом над огнем. Костер запылал рыжеватым пламенем, снег стаял, но древесные ветви не покрывались листьями; один листочек после другого спадал на землю, а холодный ветер разгонял их по пожелклой ниве, один туда, другой сюда. В стороне цвела туранка, краснелись клинчоки, в долинах есенка, под буками росли высокие капради и густой жиможелень. Моруша смотрела только красных яблок и вдруг видит яблонь, а на ней высоко между ветвями красные яблоки.
– Скоро, Моруша, затряси скоро! – приказывал ей месяц Жарий.
Моруша, радуючись, затрясла яблонь, упало одно. Затрясла еще раз – упало другое.
– Скоро спеши домой, Моруша, скоро! – приказывал месяц.
Морушка послушала, взяла два яблочка, поблагодарила хорошенько месяцы и весело поспешила домой. Удивилась Елена, удивилась мачеха, видя, что Морушка несет яблоки. Отворили ей двери. Морушка им подала два яблока.
– Где это ты их отрясла?
– Высоко на горе растут; там много их еще, – ответила Моруша.
– Что ж ты их больше не принесла? Ты их, верно, дорогой поела? – крикнула на нее Елена.
– Ай, сестра милая! Не съела я ни одного кусочка. Затрясла раз ветку – спало одно, затрясла еще – спало другое, а больше мне трясти не дали. Хотели, чтоб скорее домой шла, – отвечала Моруша.
– Чтобы тебя Перун убил! – зарычала Елена и хотела Морушу бить. Морушка стала горько плакать, прося пана Бога, чтобы взял ее лучше к себе, чтобы не дал злой сестре и мачехе убить. Ушла Моруша в кухню, а лакомая Елена, сердясь, начала есть яблоко. Яблоко показалось ей таким вкусным, что с тех пор, как живет, она никогда такого вкусного не ела. И мачехе понравилось. Съели, и захотелось им еще.
– Дай мне, мама, шубку, пойду сама на гору, – сказала Елена. – Та шлюха опять по дороге поест все. Уж я найду это место и все околочу; пусть кто хочет, не хочет.
Напрасно мать отговаривала; Елена взяла шубку, покрылась платком и пошла на гору. Мать вышла на порог и смотрела, как пойдет Елена. Снега море, нигде следа. Елена блуждала, блуждала долго; лакомство ее все загоняло дальше и дальше. Вдруг она издали свет увидела и пустилась к нему. Пришла на самый верх горы, где горит большой огонь и около огня на двенадцати камнях сидят двенадцать месяцев. Елена испугалась, но сейчас же страх забыла, близко подошла к огню и стала греть руки. Не спросила месяцев: смею ли обогреться или нет? а ни слова им не промолвила.
– Чего тут глядишь, зачем пришла сюда? – спросил ее, морщась, Великий Сечень.
– Что ты спрашиваешь, старый шут ты, тебе нет дела, куда я иду, – отвечала капризная Елена, отвернулась от огня и пошла по горе.
Великий Сечень надвинул чело и махнул посохом над головою. В это мгновение небо нахмурилось; огонь упал низко, снег посыпался, как бы коробку с ним опрокинули, ледяной ветер застонал на горе. За шаг перед собою ничего не видит Елена; блуждает, блуждает, падает в снежные завеи, члены ее слабнут, костенеют. А снег все сыпется, и ледяной ветер дует. Елена грешит на Морушу, грешит на пана Бога. Члены ее мерзнут в теплой шубке. Ждет мать Елену, выглядывает из окна, выглядывает из двери, не может дочери дождаться.
– Верно, ей яблоки очень понравились, и не хочет их оставить, – подумала мачеха, – нужно пойти за ней.
Взяла шубку, взяла плену на голову и пошла за Еленой. Снега бездна, нигде следа. Звала Елену, никто не отозвался. Блуждала, блуждала долго; снег сыпался, ледяной ветер дул по горе.
Морушка обед сварила, обрядила коровку – ни Елена, ни мачеха не приходили.
– Где ж это они так долго задержались? – сказала себе Морушка, садясь к прялке. Уж у нее веретенце полно; уж в избе стемнело, а ни Елена, ни мачеха не возвращаются.
– Ай, Боже, что ж это с ними случилось! – беспокоилась добрая девушка, поглядывая в окно.
Небо трепещет, на земле буря, человека не видно. Смутно затворила Морушка оконце, крест на себя положила и «Отче наш» читала за сестру и за мачеху. Утром ждала их с завтраком, ждала и с обедом, но не дождалась ни Елены, ни мачехи. Обе на горе замерзли. Остались доброй Моруше и хата, и коровка, и кусок поля, нашелся к этому и хозяин, и хорошо было им жить в покое.