Он перешёл площадь Сиона и направился по улице Бен-Йеҳуда к кафе «Атара». Когда он уже открывал дверь кафе, оглушительный грохот потряс воздух. Лурье на секунду замер, а затем, повинуясь репортёрскому инстинкту, ринулся к телефону, чтобы узнать, что случилось. К его огорчению, телефон редакции был занят. Он повесил трубку и позвонил снова. Номер всё ещё был занят. Дрожа от нетерпения, он начал снова, в третий раз, крутить диск. Но тут за спиной у него раздался крик, который всё объяснил:
— Боже! Эти гады взорвали «Палестайн Пост»!
Когда Лурье добежал до здания редакции, оно пылало. Раненые сотрудники, пошатываясь, спускались по дымящимся лестницам.
Улицу заполняло море битого стекла. Лурье кинулся в больницу, чтобы осведомиться о состоянии раненых.
— Тед, — спросила вечером жена, — ты позаботился о том, чтобы газета вышла завтра утром?
— Ты что, спятила? — сказал он.
— Твой долг — выпустить газету, — ответила она спокойно.
Лурье понял, что она права. Он тут же оборудовал в какой-то квартире поблизости временную редакцию. Через час ему удалось договориться с типографией. Двое репортёров прочесали полуразрушенное здание и нашли кое-какие матрицы и рукописи, а несколько знакомых девушек заново перепечатали ещё не набранный, но подготовленный материал, который удалось спасти.
В шесть часов утра тираж свежего номера «Палестайн Пост», как всегда, продавался на улицах Иерусалима. Это был один-единственный жалкий листок, но на нем, отпечатанный обычным шрифтом, красовался заголовок «Палестайн Пост». Абдул Кадер Хусейни доказал, что он способен проникнуть в самое сердце еврейского Иерусалима, но заставить замолчать «Палестайн Пост» ему не удалось.
В этот час Шимшон Липшиц, одна из жертв Абдула Кадера Хусейни, лежал в больнице «Ҳадасса»; его глаза, просмотревшие столько наборных матриц, сейчас были закрыты повязкой. Человек, которого жена тщетно пыталась убедить не идти в тот день на работу, до конца своих дней оставался слепым на один глаз. Однако беда не сломила Шимшона Липшица.
Через несколько месяцев, приставив лупу к своему единственному глазу, он набирал номер газеты, сообщавший о рождении Еврейского государства.
Абдул Кадер Хусейни лично отправился в Каир, чтобы доложить о своих достижениях человеку, пославшему его в Палестину «сбрасывать евреев в море». Нападения на еврейский транспорт, следующий в Иерусалим, становились всё более успешными. Взрыв здания «Палестайн Пост» доказал, что бойцы Абдула Кадера Хусейни способны нагнать страху на евреев.
Ободрённый успехом, арабский военачальник заявил, что он готовит новый удар по еврейскому Иерусалиму — удар столь сокрушительный, что после этого евреям ничего другого не останется, как умолять о мире и передать город в руки арабов. Обрадовав муфтия и распрощавшись с женой, остававшейся в Каире, Абдул Кадер Хусейни отправился назад в Иерусалим.
Примерно в то же самое время другой человек — но не в Каире, а в Тель-Авиве — тоже прощался с женой и отправлялся в Иерусалим. Его звали Давид Шалтиэль. За сутки до того Давид Бен-Гурион поручил ему сменить Исраэля Амира и возглавить иерусалимский гарнизон Ҳаганы.
Давид Шалтиэль родился в Германии, в семье скромного торговца кожевенными товарами. Глава семьи, по происхождению сефард, был столь религиозен, что в субботу даже носового платка не носил в кармане. Мать пришивала его к рукаву, дабы платок мог считаться частью одежды. Давид рано взбунтовался против религиозного воспитания. В пятнадцатилетнем возрасте он в Судный день совершил страшное святотатство — съел кусок свинины. Затем он сел и стал ждать, накажет ли его Бог. Бог ничего не сделал, и Давид преисполнился презрения к религиозным предписаниям.
Вскоре его презрение распространилось и на буржуазное существование родителей. Давид оставил дом и эмигрировал в Палестину. Сначала он работал на табачной плантации, потом служил рассыльным в отeле. Устав от аскетической жизни палестинских «пионеров» и не обладая глубокими сионистскими убеждениями, он уехал в Италию, работал в текстильной фирме в Милане, потом попытал удачи за игорными столами в Монте-Карло и, проигравшись в пух и прах, в возрасте 23 лет завербовался во французский Иностранный легион. Дослужившись до чина старшего сержанта, Давид через пять лет ушёл из Легиона и поселился в Париже, где стал агентом по сбыту нефтяной компании Шелл.
Преследования евреев нацистами заставили его по-иному взглянуть на сионизм. Он вернулся в Палестину и вступил в Ҳагану. Ҳагана послала его в Европу закупать оружие. В ноябре 1936 года в поезде в Аахен при попытке вывезти из Германии 100000 марок его арестовало гестапо. Давида пытали в двадцати четырёх гестаповских застенках, и сохранить рассудок ему помогло то, что ночами он учил иврит по маленькому самоучителю, который прятал у себя в матрасе. В концентрационном лагере он помогал другим заключённым сохранять надежду. Освобождённый незадолго до начала Второй мировой войны, Давид вернулся в Палестину и вскоре стал одним из высших офицеров Ҳаганы, организатором её контрразведки. В 1942 году он был назначен командиром Ҳаганы в Хайфе.