Невзирая на всё, что ему пришлось пережить, Давид Шалтиэль, человек элегантный и утончённый, продолжал ценить радости жизни. В стране, где «гефилте фиш» и сушёные бобы считались деликатесами, он оставался убеждённым эпикурейцем. Его друг говорил, что у Давида были две библии: Танах и путеводитель Мишлена по европейским ресторанам. Несмотря на своё высокое положение, Шалтиэль был «белой вороной» в Ҳагане. Долгие, утомительные переходы под солнцем Сахары и спартанские порядки в казармах Иностранного легиона сделали Шалтиэля педантом в вопросах дисциплины. Его идеалом были молодые выпускники Сен-Сира, сражавшиеся в отполированных до блеска ботинках и отутюженной форме. Эти небрежно одетые пальмаховцы, всегда готовые спорить с командиром по поводу любого приказа, раздражали его. Давид Шалтиэль был малоподходящей кандидатурой на пост командира иерусалимского гарнизона Ҳаганы. И его воинские концепции, и то, что будучи офицером контрразведки, он восстановил против себя весь Эцель, и отсутствие у него дружеских связей со старыми сионистами — всё это делало его малопопулярной фигурой.
Однако был ещё один момент, о котором Бен-Гурион совершенно не подумал: Шалтиэлю в жизни не доводилось командовать подразделением больше взвода.
Первую битву в Иерусалиме Давиду Шалтиэлю пришлось вести не с ополченцами Абдула Кадера, а с бюрократами из Еврейского агентства. Штаб его предшественника Исраэля Амира располагался в двух небольших комнатах в подвале Агентства, и командовал Амир своими людьми самым неформальным образом.
Шалтиэль требовал как минимум десять комнат. «В нынешние трудные времена, — писал ему служащий Еврейского агентства, — нельзя разрушать наши административные порядки. В отношении комнат ничего не может быть сделано без решения соответствующей комиссии». Тогда Шалтиэль попросту «реквизировал» нужное ему помещение. Затем он установил строгую субординацию среди своих подчинённых и определил функции каждого штабиста. Все приказы должны были записываться. Шалтиэль ввёл военную форму с чёткими знаками различия и настоял на том, чтобы офицеры и солдаты отдавали честь.
Не прошло и недели после приезда Шалтиэля в Иерусалим, как произошёл первый трагический инцидент. Старший сержант шотландского пехотного полка арестовал четырёх бойцов Ҳаганы, вступивших в перестрелку с арабами. Через час арестованные были переданы в руки арабов. Одному из этих четырёх повезло: кто-то из толпы уложил его наповал выстрелом из пистолета. Остальных раздели, кастрировали и изрубили на куски.
В ярости Шалтиэль выпустил воззвание, начинавшееся словами:
«Англичане хладнокровно убили четырёх евреев». Он отдал приказ: «Отныне каждый боец Ҳаганы в Иерусалиме в случае попытки ареста или обыска его британскими военнослужащими обязан оказывать вооружённое сопротивление».
На следующий день Шалтиэль созвал офицеров на совещание. Он напомнил им, что Иерусалим построен из камня — камня, который арабы называют «миззи иегуди» — «камень еврея».
— Мы будем твёрды, как этот камень! — поклялся он.
Первые же преобразования, осуществлённые Шалтиэлем, и его строгость пробудили в бойцах новое для них ощущение ясности цели.
— Впервые, — вспоминал один молодой офицер, — у нас появился командир, который знал, что нам нужно делать.
При всей своей видимой решительности Шалтиэль был, однако, глубоко озабочен сложившимся положением. Первое, о чем он попросил своих начальников в Тель-Авиве, это прислать три тысячи тёплых свитеров. Бойцы Ҳаганы в Иерусалиме были так скверно одеты, что некоторые из них, стоя на часах в холодные иерусалимские ночи, заболели воспалением лёгких. Не хватало всего на свете: оружия, боеприпасов, людей, пищи — всего, кроме врагов, которые всё прибывали и прибывали в город.
— Похоже, что Иерусалим, — с горькой усмешкой признался Шалтиэль другу, — станет нашим Сталинградом в миниатюре.
14. Вспышка белого пламени