– Ну все. Сдаюсь. Вас слишком много. А с женщинами спорить бесполезно.
– Юный Дон Жуан! – всплеснула руками Мами, а он пошел к двери, а потом обернулся и спросил.
– Папа обещал, что сегодня перед приемом мы поедем в Палермо. Ты поедешь с нами? Или останешься отдавать распоряжения насчет вечера? Я бы хотел, чтобы ты поехала, мама.
– В Палермо? Зачем? – чуть побледнев спросила я, поправляя белые лилии в вазе. Марко неизменно дарил теперь только их. Он почему-то решил, что они мне нравятся, и я не разубеждала его в этом.
– Посмотреть дом, в котором родился он и дядя Сальваторе.
От одного упоминания имени у меня закружилась голова, и я впилась пальцами в спинку кресла. Зачем Марко говорил с Чезаре о Сальве? Что именно они обсуждали?
– Разве интересно ходить по развалинам? – тихо спросила и поправила шторы, стараясь не смотреть на собственные дрожащие руки. – За домом никто не ухаживает. Там все заросло и пришло в упадок. Отец даже не может его продать.
– Ну вот, сразу видно, что с папой ты общаешься очень мало в последнее время. Покупатель нашелся. Именно поэтому я хочу посмотреть на дом, пока есть такая возможность. Говорят, этот дом принадлежал еще Амброссио Луке ди Мартелли. В 1845 году сам король подарил ему эту землю. Наш род Мартелли берет начало из середины семнадцатого века, и самый первый мужчина из нашей семьи был художником из Венеции.
– Ты интересовался историей рода?
С восхищением глядя на воодушевленное лицо сына, на его сверкающие глаза и легкую щетину, появившуюся на смуглых щеках… И перед глазами дежавю. Такое же лицо, такие же длинные руки, и волчонок, вырывающийся из капкана. Я смотрю на него снизу вверх с таким же восхищением.
– Да, я интересовался историей нашей семьи. Про свою ты мне мало рассказываешь.
Вернул из воспоминаний, вызывая волну нежности.
– У моей семьи заурядная история эмигрантов. Ничего интересного. Им не сравниться с родом Мартелли.
– Когда мне исполнится восемнадцать, я уеду в Россию и все узнаю сам.
– Хорошо. Договорились. А пока что иди обедать, иначе Мами тебя накажет.
Он ушел, а я прислонилась лбом к окну и закрыла глаза. Оказывается, слышать его имя все так же больно и невыносимо. Пятнадцать лет. А я помню все, как вчера. Как будто моя память издевается надо мной. А говорят, что время стирает остроту восприятия… изменяет мышление.
– Он расстроил вас, моя девочка?
Мами подошла сзади и обняла меня за плечи.
– Я хочу забыть этот дом… я ненавижу его так же сильно, как и его отца!
– Дом всего лишь здание, всего лишь камни, стены, ограда. Его купит кто-то другой и снесет или перестроит так, что не узнать. Не место хранит боль, а наша память. Но от нее не убежишь.
Я глубоко вздохнула. Мами права. Дело не в доме, а во мне. Я обречена, я проклята какими-то высшими силами любить ненавистного человека и только его. Любить и не стать счастливой с тем, кто был достоин этого больше всего.
Она провела руками по моим волосам, приподняла тяжелую косу. Она продолжала по утрам заплетать их в косу, как делала это в моем детстве.
– Какие великолепные у вас волосы. Время не властно над вами. Они густые и пышные, длинные, как шелковое покрывало. Ни одной морщинки или складочки, ни одного грамма жира. Тело, как у нимфетки, нежная кожа, коралловые губы. Вы заключили сделку с дьяволом? Иначе как можно быть настолько красивой?
– Ты мне льстишь, Мами… мне уже тридцать пять. Какая из меня нимфетка?
– Вам не дашь и двадцати пяти. Ваш сын рядом с вами, как младший брат. Мужчины сворачивают головы вам вслед, а женщины завидуют лютой завистью. Я знаю, что говорю. Я многое повидала в этой жизни… но такой красоты не встречала никогда. С годами ваши глаза стали еще ярче… в них появились грусть, глубина и загадочность.
– Мамиии, ты необъективна, ты просто любишь меня, и я для тебя всегда буду маленькой.
К дому подъехала машина моего мужа, и Мами отпустила меня. Отпрянула от окна.
– Я пойду на кухню. Дел полно. Заболталась здесь с тобой.
– Не поздороваешься с Марко? Он наверняка привез тебе из Рима мармелад, как ты любишь.
– Поздороваюсь. Чуть позже. Обязательно.
И неестественно улыбнулась. Мами. Она совершенно не изменилась. Казалось, время не властно над ней. Лишь больше седых волос и ни одной морщины на лоснящемся черном лице. Как же сильно я ее любила, она стала для меня самым родным человеком после Чезаре.
***
– Ты занят?
– Для тебя я всегда свободен.
Марко улыбнулся и придержал дверь, пропуская меня в кабинет. Как всегда, выглядит аристократично в элегантном костюме, с причесанными назад волосами, чисто выбрит, благоухает дорогим парфюмом. Кто бы сказал, что этого человека будут уважать и бояться? Кто бы сказал, что он продержится в кресле капо долгих пятнадцать лет, и люди будут присягать ему в верности? Кто бы сказал, что он сможет занять место Сальваторе и получить верность его людей.