- Черт, - заныл Джером, описывая тесный круг и взывая к сочувствию веллингтонцев.
- Джером, мы обсудим это позже.
- Что за дерьмо, - уже тише проговорил Джером, тряся от изумления головой.
- Монти Кипе и Говард… - уклончиво сказала Кики и покрутила пальцами в воздухе.
Клер, догадавшись-таки, что у ситуации есть подтекст и она его не учла, вновь засобиралась уходить.
- Не бери в голову, Кикс. Я слышала, что когда-то у Говарда с ним были трения, но ведь Говард вечно с кем- то на ножах. - Клер дополнила это замечание неловкой улыбкой. - Ну все, целую - мы пошли. Здорово было вас увидеть.
Кики чмокнула Уоррена и чуть не задохнулась в объятиях Клер, помахала рукой, сказала «пока» и повторила ритуал прощания от имени Джерома, который потерянно стоял рядом с ней на голубых ступеньках марокканского ресторана. Оттягивая неизбежный разговор, она бесконечно долго смотрела, как уходят эти двое.
- Дерьмо, - громко повторил Джером и сел там, где стоял.
Небо слегка затянуло, и солнце надело маску благочестия, проткнув тонкими милосердными лучами ренессансного света картинное, словно нарочно для этого созданное облако. Кики попыталась усмотреть во всем благодать, перевести дурные вести в добрые. Вздохнув, она сняла с головы платок. Тяжелые косы рухнули на спину, пот потек с головы на лицо, но стало легче. Кики села рядом с сыном. Она окликнула его, но Джером вскочил и пошел прочь. Путь ему преградила семья, что-то искавшая в рюкзаках, и Кики догнала его.
- Перестань, не заставляй меня бежать за тобой.
- Свободным людям открыт весь мир, разве нет? - спросил Джером, ткнув себя в грудь.
- Знаешь, я бы тебе посочувствовала, но, по-моему, из детства пора бы уже и выйти.
- Ладно.
- Нет, не ладно. Разве я не вижу, как тебе больно.
- Мне не больно, я растерян. Оставим это. - Он защипнул брови пальцами, как делал его отец, желая над чем-нибудь посмеяться. - Прости, я не взял тебе бур- рито.
- Бог с ним, давай поговорим.
Джером кивнул, но по левой стороне Веллингтонской площади они пошли молча. Кики задержалась у прилавка с подушками для иголок, заставив притормозить и Джерома. Подушки изображали восточных толстячков - вместо глаз две диагональные черточки, а на голове желтенькие шляпы-кули с черной бахромой. Круглые животики были из красного атласа - туда-то и втыкались иголки. Кики взяла одного и повертела в руке.
- Забавно, да? Или безвкусно?
- Как ты думаешь, он едет с семьей?
- Детка, я не знаю. Может, и нет. Но если да, мы все должны вести себя как взрослые люди.
- Не думай, что я тут останусь.
- Отлично, - преувеличенно весело сказала Кики. - Ты можешь вернуться в Браун, и дело в шляпе.
- Нет, я хотел… а что если я куда-нибудь в Европу поеду?
Нелепость этой затеи - с экономической, личной и образовательной точек зрения - подверглась громкому обсуждению тут же, посреди дороги, в то время как продавщица-таитянка бросала опасливые взгляды на мощный локоть Кики, опершийся о прилавок рядом с пирамидой из незаменимых в хозяйстве толстячков.
- Значит, я буду сидеть здесь как последний идиот и делать вид, что ничего не случилось?
- Значит, мы будем вести себя достойно, как семья, которая…
- Ну да, ну да - Кики ведь так решает проблемы, - сказал Джером, не глядя на мать. - Она их просто не замечает, все прощает и забывает, а там, глядишь, снова тишь да гладь.
Они уставились друг на друга - Джером вызывающе, Кики удивленно. По складу характера, по ходу жизни он был мягче других ее детей и, как она чувствовала, теснее связан с нею.
- Не знаю, как ты это терпишь, - с горечью сказал Джером. - Он думает только о себе. Ему плевать даже на чувства близких.
- Мы сейчас говорим не о… не об этом. Мы говорим о тебе.
- В общем, вот что, - нервно заключил Джером, явно испуганный своими же словами. - Ты не можешь упрекать меня в том, что я бегу от проблем, поскольку ты делаешь то же самое.
Кики удивило, что Джером так зол на Говарда, причем из-за нее. Она даже почувствовала зависть - ей бы такую ясность гнева! Но ненавидеть Говарда она больше не могла. Если бы она хотела его бросить, она сделала бы это еще зимой. Но она с ним не рассталась, и теперь уже было лето. Единственное оправдание своему решению Кики видела в том, что в ней еще не умерла любовь к Говарду, то есть не умерла любовь вообще, поскольку Любовь и Говарда она узнала одновременно. Что такое по сравнению с Любовью одна ночь в Мичигане!
- Джером, - сказала она сокрушенно и опустила глаза. Но Джером - подобно всем юным поборникам справедливости - приготовил еще один, финальный удар. Кики вспомнила, как сама была неукротимой двадцатилетней правдолюбкой и мечтала о том, чтобы ее родители не лгали и возвели к свету истины заплаканные, но ясные глаза. Джером сказал: