— Юрко, — сказала она, вдруг краснея, — это правда, что ты презираешь девочек?
— Да! — он не глядел на нее.
— За что?
— За все. За все фигли-мигли.
Он так и сказал: «фигли-мигли» и дерзко, почти грубо, засмеялся. У Наталки дрогнули губы. Она взметнула на него огромные свои серо-синие глаза. Ни у кого на свете, думал Юрко, нет таких ясных и вместе с тем тревожных глаз…
— И меня? — робко спросили глаза Наталки.
Он посадил кляксу синей туши на красивый заголовок газеты, на первые буквы слов «Наша юность». Их головы были так близко, что они слышали дыхание друг друга. Не отрываясь, смотрели они на эту синюю каплю, которая выросла на их глазах сначала в озеро, потом в море, потом в океан и океан этот подхватил их обоих, закружил и понес на своих пенных сияющих гребнях… Их обдало жаром и они зажмурили глаза, словно от какого-то ослепительного света. Что это было? Или это коснулась душ их пламенным крылом своим та волшебная Жар-птица, которую тысячи поколений называют первой любовью? Очнулись они тоже вместе.
— Юрко! — сказала Наталка испуганно, — а глаза ее счастливо сияли. — Что мы наделали!
— Ничего, — ответил он твердо, по-мужски, ощущая в себе такой прилив жизненных сил, какого еще никогда не знал. — Давай скорей чернильную резинку. Никто не узнает…
Вместе они поправляли заголовок. Им вдруг стало безудержно весела, хотелось дурачиться, как первоклассникам.
— Юрко! У тебя на носу тушь, — засмеялась Наталка. Она схватила резинку и стала тихонько и нежно стирать пятнышко с его носа. Длинный пушистый локон Наталки был совсем близко от его губ. Он хотел коснуться этого локона, хотел сказать и не осмелился. Сладостная тоска сковала все его существо.
…Юрко прислонился к стене полуразрушенного дома, вытащил из кармана серый лоскуток и вскрикнул — он понял, что это клочок дымчатого платья.
«Наталка! Наталка! Нельзя же так… Что же делать? Что придумать? Наталка… любимая… милая… чайка моя золотая…» Впервые он не стыдился ласковых слов и не искал их, они сами срывались с уст. Он прижал лоскуток к лицу.
Багровое солнце провалилось куда-то в развалины, сразу стало чернеть вокруг и только осколки стекол на земле горели, точно золотые перья растерзанной немецкими сапогами Жар-птицы.
Юрко задыхался. «Куда бежать? В казино?» Во весь дух мчался он к фисташковому дому, которого так боялись все местные женщины. Из окон этого дома днем и ночью Слышались звуки музыки, пьяное ржанье немцев, страшный смех и плач девушек…
Тяжело дыша, остановился он там, откуда хорошо были видны окна… Как волченок, запертый в клетку, бегает из угла в угол, ища выхода, так и он, прихрамывая, метался с одной стороны тротуара на другой, не опуская горящих глаз с окон. Но видел Юрко лишь пестрые занавески и за ними — тени… И каждая тень казалась ему Наталкой.
Немецкий патруль подошел к нему и схватил за плечо.
— Что ты тут делаешь, мальчишка? — спросил солдат грозно и опустил руку: он узнал юного хромого сапожника, который превосходно чинил обувь.
— А-а? — пробасил он. — Кого ты ждешь?
— Господин Мерц приказал мне сделать набойки к вечеру, — ответил Юрко по-немецки. Он знал язык.
— Господина Мерца здесь нет, — пробормотал патруль, — у него вечеринка дома… Немножко веселятся… — и резко засмеялся, — Ступай, ступай!
«Наталка там… У Мерца!» — как иглой укололо Юрко. Больше он не сомневался в этом. Офицер Мерц был самый подлый из всех их… Хозяйка, в квартире которой поселился немец, рассказывала, как он раздавил ногой котенка. Дети принесли с улицы маленького голодного котенка. Котенок пищал. Мерц ворвался в сени и раздавил его прямо каблукам на глазах детей. И вообще о нем ходили дурные слухи. Он встретил на дворе пятилетнюю девочку, дал ей леденец и стал ее щекотать. Сначала она смеялась, потом заплакала, потом кричала. Когда он ее выпустил, у нее было синее личико. Она упала и долго билась, как рыбка, выброшенная на песок…
«Подождите… Дождетесь!» — задыхаясь повторял Юрко, сжимая кулаки.
…Он вернулся домой и сразу же прошел к своему сапожному ящику.
— Мама, — сказал он, пряча глаза, — Мерц велел мне принести сапоги…
— Боже мой! Да ведь вечер на дворе… Куда ты?
«Только бы увидеть, только бы увидеть, спасти…» — стучало в его разгоряченном мозгу. Как спасти — об этом он не думал. У него даже не было никакого оружия, ни гранаты, ничего… Только один кривой сапожный нож в кармане, о котором Юрко даже не вспомнил.
В домике с палисадником, где жил Мерц, кто-то играл штраусовский вальс, мягко светилась лампа под желтым абажуром и казалось — там, за окном, семья мирно коротает свой вечер.