========== Амортенция (Harry Potter; Сириус(/)Лили/Джеймс) ==========
— Амортенция — самое сильное приворотное зелье…
Получится большая ложь, если сказать, что Сириус слушал профессора Слизнорта с большим интересом и удовольствием. Мало того, что всю эту теорию он знал, так ещё и не питал особой любви к зельеварению как таковому, а, стоило ему только заметить, какой интерес разгорается в глазах Нюниуса — ему приходилось через силу сдерживать рвотные позывы, чем он не мало веселил Джеймса и других однокурсников.
С другой стороны, точно таким же, если не большим интересом загорались глаза Лили, а вот в этом он не видел ничего отталкивающего. Напротив, зелёные глаза Эванс словно приобретали какой-то иной оттенок, становились ещё зеленее, когда она смешивала всякую дрянь в старых котлах, и Блэк сам не знает, почему, но в такие моменты ему хочется подойти как можно ближе и смотреть на неё, не отрываясь.
Первые года, когда Сохатый только заболел неизлечимой болезнью «Лили Эванс», Сириус не просто смеялся, он откровенно ржал над другом, когда тот, стоило рыжей только появиться в его поле зрения, лохматил волосы и расплывался в глупой улыбке, делая всё что было в его силах, чтобы привлечь внимание девушки. А вот теперь что-то не смешно…
Слизнорт продолжал воодушевленно щебетать, гремя крышками котлов, но, так и не притронувшись к одному, самому маленькому, и Сириус невольно приметил, как Лили сделала несколько небольших шагов вперед. Рыжие пряди волос выбились из высокого хвоста и постоянно падали ей на лицо. Римус пихнул Джеймса в бок, потому что тот засмотрелся на девушку не хуже Бродяги, и Поттер дернулся, а после него пришёл в себя и Блэк.
— Амортенция для каждого пахнет по своему, — подала голос Марлин МакКиннон, от чего Слизнорт довольно кивнул и прибавил Гриффиндору пять очков.
Сириус прислушался, а профессор с торжественным видом поднял крышку самого маленького котелка, и несколько девчонок сильнее втянули носом воздух, прикрыв глаза. Сириус фыркнул. В нос Блэку резко ударил сильный запах шампуня Эванс, который тут же сменился машинным маслом, а потом перемешался с запахом маггловского пива. Римус начал тихо посмеиваться, как только заметил, как Джеймс снова нацепил глупейшую улыбку и принялся смотреть на Лили ещё пристальнее, словно вот-вот прожжёт в ней дыру взглядом. Сириус тоже усмехнулся, стараясь не дышать. Ведь, если бы ему очень хотелось надышаться машинным маслом, он бы при первой же возможности завел мотор своего мотоцикла.
Зельеварение Сириус не любил от слова «совсем», и не понимал, как можно получать удовольствие от вонючих котлов, когда есть такая вещь, как, например, Квиддич. В его голове никак не укладывалось, что вообще может быть хорошего во всех этих колбах и мышиных хвостах, если можно сесть на метлу верхом и рассекать воздух, гоняясь за снитчем или забивая квоффлы во вражеские ворота, уворачиваясь от бладжеров. Но Сириус бы снова соврал, если бы не согласился с тем, что Лили, наклоняясь над этими котлами, приобретает особый шарм.
Он никогда не понимал, почему Джеймс продолжает гоняться за ней с таким рвением, словно не представляет без неё своей жизни. Ведь Лили Эванс не последняя женщина на планете, зачем же тогда так унижаться, таскаясь за ней хвостом, когда ему, Сириусу, готова отдаться каждая третья, стоит только Блэку щелкнуть пальцами.
Вечером того же дня Сириус, растянувшись на диванчике у камина, слушал треск поленьев и тихое бурчание Римуса, который читал домашнее сочинение Хвоста по Трансфигурации и вносил поправки. Казалось бы, такой же, как и всегда, пятничный вечер, всё такой же Римус и такой же Хвост. Всё та же гостиная Гриффиндора за тем же портретом Полной Дамы, людная и шумная, и все такой же он, Сириус Блэк. Однако этот вечер имел что-то иное, и такое ненужное здесь, словно инородное, давящее Сириусу не столько на голову, сколько куда-то на грудь, но парень всё никак не мог понять, в чём же дело. Хотя, едва ли он искал ответ на этот вопрос.
Всё встало на свои места, когда где-то на верху, у мальчишеских спален, громыхнула дверь, ударившись о каменную стену, а потом, перелетая через две, а то и три ступеньки разом, в гостиной появился Джеймс. Взъерошенный и красный, но такой счастливый, он подлетел к Мародерам и упал практически на Сириуса, неплохо так придавив.
— Она согласилась! Согласилась! Сегодня я иду на свидание с Лили Эванс!
Все трое замерли, причем Римус не в самом удобном положении — так и не успев поднести чашку чая к губам. Первым опомнился, что довольно странно, Хвост. Питер предпринял какую-то неловкую попытку подняться с пола, на котором он сидел, слушая поправки Римуса, при этом, чуть не упав и толкнув рукой близстоящее кресло, и глупо спросил «Действительно согласилась?», а потом расплылся в не менее глупой улыбке.
Все трое Мародёров, не считая слегка потерянного от такого неземного счастья Джеймса, принялись наперебой кричать что-то, и тянуться к Поттеру руками, словно он не девчонку на свидание смог пригласить, а только что выиграл матч по Квиддичу мирового уровня. Сириус накинулся на друга, зажав кудрявую голову руками, и принялся довольным голосом распевать что-то о том, что «Сохатый наконец-то стал мужчиной». Веселье парней постепенно распространилось на всю гостиную, потому что нельзя было не улыбнуться, глядя на то, как эти четверо взрослых парней дурачатся, подобно детям, счастливо выкрикивая что-то нечленораздельное.
Ближе к семи часам, когда момент первого официального свидания Лили и Джеймса приближался с поразительной скоростью, Сириус первый заметил, как с лестницы, ведущей в спальню девочек, спустилась Лили. Она выглядела, как и всегда, как и сегодня утром, словно для этого свидания, от одной мысли о котором Джеймс был готов задохнуться от счастья, ничуть не принарядилась. Лишь сильный запах шампуня, который Блэк теперь не перепутает ни с чем, перебивал запах её духов, но в этом не было ничего плохого. Лили неловко улыбнулась, как только заметила его пристальный взгляд, а гриффиндорец почувствовал, как что-то в груди сжалось. Он просто был очень раз за своего лучшего друга, конечно, очень рад.
— Мадам, — пока Поттер приходил в себя и, под тихие смешки Римуса, пытался научиться дышать заново, Сириус галантно подал девушке руку, и протянул из-за спины ветку сирени, которую минутой ранее, высунувшись в окно, отодрал от большого дерева, которое росло у самой башни, странным образом обвиваясь по каменной стене практически плющом.
— Это от Джеймса, — тут же пояснил он, заметив, каким потерянным в этот момент стал взгляд Лили, и передал её в руки лучшему другу.
Поттер сиял ярче новогодней ёлки, ярче самой яркой звезды, которую можно бы было заметить на небе в ту ночь, стоило только поднять голову. Ярче него самого, наверное, в тот вечер улыбался только Сириус, немного скаля зубы и заигрывая с каждой второй гриффиндоркой, которая проходила мимо дивана, в котором он снова развалился. Питер, который так и не смог ничего разобрать в поведении друга, списав неожиданное изменение на что угодно, вернулся к своему сочинению, допуская ошибки уже в совсем других местах.
Единственным, кто всё понял, потому что даже сам Сириус не мог себя до конца понять, оказался Римус. Огоньки потухающего камина плясали в его глазах, прикрывая своим пламенем озорные искорки. Но Люпин, тем не менее, довольный своей подтвердившейся догадкой, не стал ничего говорить, ни Сириусу, ни вернувшемуся после полуночи Джеймсу, ни уж тем более Лили, спрятав улыбку в чашке остывшего черного чая.
========== Биение сердца (Miss Peregrine’s Home for Peculiar Children; Енох/Оливия) ==========
Потолок, такой же, как и всегда, серый и с узорчатой росписью древесных узоров, смотрел на него так же молчаливо, как и изо дня в день. А Енох, все не теряя надежды найти в этих незамысловатых завитках ответы на интересующие его вопросы, продолжал так же молчаливо смотреть в потолок, положив руки под голову. Парень не задавал вопросов вслух. Потолок не отвечал. И всё-таки, после практически часа этого красноречивого молчания с обеих сторон, О’Коннор пришёл к выводу, что не понимает, да и не желает понимать девушек.