В теории обусловливания есть идеи, которые, если несколько расширить угол зрения, подходят для описания терапевтического подхода Эриксона. По Эриксону, стимулы никогда не бывают единичными: не существует единичного стимула и единичной реакции или единичного подкрепления. Всегда есть множественные реакции и множественные подкрепления, возникающие одновременно и часто противоречащие друг другу. Эриксон объясняет, что человек может так сказать “нет”, что оно будет значить “да, нет, возмоо или интересно, что ты имеешь в виду”. Каждое сообщение всегда рассматривается с многих сторон. В русле тех же идей Эриксон склонен в терминах обусловливания рассматривать не индивида, а ситуацию. Если он добился того, что жена начинает по-другому вести себя с мужем, муж, в свою очередь, будет вести себя с ней по-другому, а значит возникнет и будет развиваться новая система взаимодействий. Это обусловливание, создаваемое новыми подкреплениями, но, чтобы поместить то, что он делает, в традиционные рамки, необходимо расширить значение этих терминов так, чтобы они охватывали и множественные уровни, и социальные связи.
Читая Эриксона, понимаешь, что слова, имеющие традиционное значение в рамках психологии индивида, имеют у него иное значение. Например, слово “симптом” традиционно значит “отражение бессознательного конфликта, проявление в поведении чего-то, что своими корнями лежит во внутренней психической жизни”. Эриксон в своих последних работах называет симптомом способ поведения, который несет функцию социальной адаптации и сам по себе является тяжестью для пациента. Симптом имеет социальную функцию, и цель лечения — изменение поведения-симптома, а не того, что предположительно стоит “за” ним. Если у симптома и есть “корни”, то они лежат в социальных связях человека.
Другой термин, переопределенный Эриксоном, — гипноз. Традиционно гипнозом называлось состояние человека. Внимание сосредоточивалось на внушаемости гипнотизируемого, глубине его транса и т. д. Эриксон включил в описание и гипнотизируемого, и гипнотизера. Когда он говорит о “гипнозе”, он имеет в виду не только процессы, происходящие внутри гипнотизируемого, но и взаимодействие между обоими участниками действия. Соответственно, акцент делается на гипнотизере, добивающемся сотрудничества с гипнотизируемым, работающем с сопротивлением гипнотизируемого, получающем информацию о том, что происходит, и т.д. Из-за столь широкого определения гипноза порой бывает трудно понять, загипнотизировал Эриксон пациента или нет. Он использует тип взаимодействия, называя его гипнотическим, хотя формально, в традиционном смысле этого термина, индуцирования гипноза не было. То, что он ввел в определение гипноза двух людей, требует для этого древнего феномена новой формулировки.
Еще более яркий пример того, как Эриксон переопределяет термины, — понятие “бессознательное”. По традиционному определению, бессознательное — это нечто, относящееся к одному человеку, нечто внутри одного человека. Эриксон рассматривает “бессознательное” иначе, и это имеет заметное влияние на его терапевтические процедуры.
Понятие бессознательного возникло в результате исследований гипноза последней четверти девятнадцатого века. Когда испытуемый в трансе следовал внушениям и не мог объяснить, почему он делает то, что делает, возникла необходимость заявить о присутствии внутри человека некой мотивирующей силы, лежащей за пределами его сознания. Развивая эту идею, Фрейд высказал гипотезу, что бессознательное — это часть разума, содержащая динамические инстинктивные силы, которые определяют мышление и поведение человека. Фрейд также интересовался всеобщим языком, или логикой, бессознательного разных людей. Юнг впоследствии назвал сходство в бессознательном разных людей термином “коллективное бессознательное”.
Я думаю, что Эриксон в своем наборе предпосылок заменил традиционный взгляд на бессознательное. Он начал с изучения бессознательного формирования идей и различий между сознательным и бессознательным мыслительными процессами. Пример можно найти в его работе “Использование автоматического рисования при интерпретации и облегчении состояния острой обсессивной депрессии”. Затем он пошел дальше, чтобы понять, может ли бессознательное одного человека улавливать и понимать то, что производит бессознательное другого. Вместе с Лоуренсом Куби он написал “Перевод зашифрованного автоматического письма одного гипнотизируемого другим в трансе как состоянии диссоциации”. Комментируя то, что один человек сумел точно расшифровать результаты автоматического письма другого, авторы пишут: “Наблюдение под новым углом освещает известный факт, который часто отмечается изучающими бессознательные процессы, но который, тем не менее, до сих пор остается абсолютно загадочным; находясь под многообразием сознательно организованных аспектов личности, бессознательное говорит на поразительно унифицированном языке; более того, этот язык имеет свои законы, столь постоянные, что бессознательное одного человека лучше приспособлено для понимания бессознательного другого, чем сознательные стороны их личностей”.