У.: Мне не кажется, что это было первое упоминание о терапии испытанием. По-моему, первым был случай со стариком с бессонницей, который должен был просыпаться среди ночи и убирать дом.
Помню, когда я впервые услышал об этом, как и о многом другом, от Милтона, я заметил у себя такой забавный случай “двойной связи”. С одной стороны, я считал это безумно интересным, и что-то в этом должно, определенно, было быть. Но я все не мог сообразить, что же это, черт возьми, потому что все это было так непохоже на то лечение, о котором я привык слышать.
Х.: Вот что для меня очень во — контраст, который составляла его работа всему тому, о чем мы знали. Мы обучались психотерапии у многих людей, прочли массу литературы по данному вопросу, старались изучить ее досконально, — но то, что делал он, было столь необычно, что с трудом поддавалось осмыслению. Сейчас в это даже не верится, потому что многие тогдашние новшества ныне кажутся очевидными. Но в то время... А прокручивать старые записи и слышать, как мы смеялись, когда он делал что-то особенное — то, что сейчас кажется вполне обыденным...
.: Да и сейчас еще бывает: я читаю или слышу о некоторых случаях из его практики и чувствую, что начинаю улавливать то, что раньше не мог понять.
Х.: В разговоре он касался множества вещей, о которых, стоило его попросить, рассказывал подробно и глубоко. Но если вопроса не возникало, вскользь упомянутое так и оставалось вскользь упомянутым. Не помню, рассказывал ли я тебе об этом случае. Возможно, мы его не обсуждали. Помнишь историю об одной паре — муж и жена страдали энурезом, нашли друг друга, поженились и стали мочиться в постель уже совместно? Так вот, он дал им задание каждый вечер становиться на колени в постели, специально мочиться в нее, а затем ложиться спать в эту мокрую постель — и так тридцать дней подряд. Однажды, мимоходом, не помню почему, я спросил у него: “Но почему на коленях?” И он ответил: “Да они верующие. Они в любом случае каждый вечер перед сном молились, стоя на коленях”. Так что даже это было спланировано. Он мог заставить их встать на кровать или что-то еще сделать.
.: Да, я в том же ключе вспоминаю его случай с женщиной, которую он заставил сесть на своего распоясавшегося ребенка. Я понял только после его второго или третьего рассказа об этом, что женщина переживала по поводу своей полноты, и это задание, ко всему прочему, как бы говорило ей: “Твой излишний вес порой может быть полезен”.
Х.: То есть превращение недостатка в достоинство.
.: А я не заметил этой тонкости ни в первый раз, когда слушал эту историю, ни во второй.
Он работал так насыщенно, каждая деталь становилась столь важной — если как следует вникать в эти детали. Не будешь вникать, даже не заметишь, насколько они важны.
Работая по проекту Бейтсона, мы интересовались параллелями между гипнозом и шизофренией. Поскольку есть много общих черт у шизофреника и загипнотизированного человека, нам было интересно, можно ли внушить шизофрению подобно гипнотическому состоянию и похожи ли эти состояния? Мы были первыми, кто изучал гипноз с Эриксоном, и постепенно начали осознавать, что соприкоснулись с новой школой психотерапии, неизвестной нам. И именно тогда начали вникать в то, как он лечил людей.
По-моему, когда я стал практикующим гипнотерапевтом, мы с тобой вели занятия.
У.: Да, и довольно долго, организовывали тренинги по гипнозу.
Х.: Я изучил гору материала о том, как гипнотизировать людей, но когда приступил к реальному лечению, увидел, что знать и уметь — совершенно разные вещи. Это был совсем иной вид гипноза, и я отправился к Эриксону, чтобы понять, в чем тут дело.
У.: Да, тогда-то и возник у тебя старый трудный вопрос: “А теперь, когда вы в трансе, — что вы делаете?”
Х.: Мысль о том, что научный гипноз и гипноз клинический необязательно взаимосвязаны, до встречи с ним не приходила мне в голову. Он тогда проводил еженедельные вечера гипноза в Фениксе.