Данное письмо впервые опубликовано в газете «Правда»… 13 января 1987 г.!
Вернемся к Любищеву. Как свидетельствует О. П. Орлицкая, жена Любищева, антилысенкиана его насчитывает 1107 страниц, т.е. более чем в два раза больше его работы «О монополии Лысенко в науке». Но Ольга Петровна не учитывала многие десятки (а может быть, и сотни) страниц писем Любищева, где А. А. не мог молчать «о позорном и грязном пятне на нашей науке».
«О монополии Т. Д. Лысенко в науке» — беспримерная по мужеству работа: ее еще «горячие» главы и близкие по содержанию статьи и письма в многочисленных копиях рассылались всем заинтересованным лицам — ученым-академикам, писателям, редколлегиям газет и журналов, в ЦК КПСС. Вся эрудиция Любищева, все гражданское самосознание было подчинено борьбе против мракобесия лысенковщины. Известно, что вдень окончания первой главы «Монополии…» Любищев направил ее вместе с сопроводительным письмом Н. С. Хрущеву, затем ему же, через 2 года — еще две главы.
«Неприлично молчание мне!» — эти строчки из письма инструктору ЦК по с/х В. П. Орлову Любищев мог повторять в каждой своей антилысенковской работе.
Процитируем часть письма генетику В. П. Эфроимсону от 23.03.58:
«Но, откровенно говоря, не следует думать, что идеологии придавали такое уж поистине решающее значение. Только наивные люди могут думать, что менделизм был отвергнут потому, что его под держал Шредингер, договорившийся до Бога. Как наши философы ни малообразованны, но они отлично понимают, что у Лысенко материализмом и не пахнет. Это же высказал и весьма уважаемый нашими верхами Б. Шоу, защищавший Лысенко именно потому, что Лысенко антидарвинист, идеалист и что социализм враждебен дарвинизму. Эта своеобразная защита не принесла ни пользы Лысенко (так как основывается на преимуществе антидарвинизма), ни вреда: просто ее лысенковцы замалчивают. Причина длительной поддержки Лысенко и того, что его до сих пор не ликвидировали, мне кажется, заключается в следующих данных: 1) Сталин поверил на слово, что заслуживающий доверие Лысенко может дать гораздо более быстрый рост урожайности, чем Вавилов: этому способствовало: а) примитивность мышления, которая свойственна и многим ученым, агрономам — судить по «наглядности»; б) поддержка Вильямса; в) роковая ошибка Н. И. Вавилова, расхвалившего стадийную теорию, поэтому Сталин bona fide не мог поверить, чтобы общепризнанный (и Н. И. Вавиловым) талантливейший ученый и друг превратился в шарлатана; 2) упорное сопротивление Н. И. Вавилова и других ученых Лысенко наводило, при подозрительности Сталина, на мысль, что сопротивление Вавилова объясняется тем, что он «не наш» человек, чужой идеологии в лучшем и тайный вредитель в худшем; 3) на это же наводило то, что Вавилов и другие настоящие ученые не были энтузиастами стопроцентной прикладной науки, а всегда защищали и «чистую», что было подозрительно; 4) еще более увеличивало подозрение то, что многие дарвинисты и менделисты склонялись к социал-дарвинизму и расизму, а связь дарвинизма с мальтузианством совершенно несомненна: помогли и очень ошибочные высказывания наших ученых Филипченко, Кольцова, Серебровского, и не следует думать, что только марксистски необразованные люди могут думать о реальности такой связи…
…Почему же лысенковскую чушь объявили материализмом? … Согласно одной из «незыблемых основ» (которой, как будто, и Вы придерживаетесь) только материализм плодотворен и прогрессивен, идеализм же реакционен и бесплоден, а так как Лысенко полезен, то, значит, Лысенко материалист. Отсюда приказ философам: «причесать Лысенко под материалиста», ну, философы и проделали эту мало почтенную работу, хотя довольно неуклюже (иначе сделать было невозможно). По старой пословице: «не по хорошу мил, а по милу хорош» в современном изложении: «не по материализму почтенен, а по почтенности материалист»…
…И вот тут Вы задаете вопрос, чего я добиваюсь своими письмами и вообще писаниями?
Цель моих писаний, упорно не печатаемых, троякая, поскольку я действую в трех ипостасях — как ученый, как гражданин и как интернационалист. Было бы очень печально, если бы эти цели противоречили друг другу. Такая трагическая коллизия возможна, и мы знаем, что величайший ученый и один из величайших гуманистов современности А. Эйнштейн был так потрясен ужасным использованием новейших открытий, в которых (открытиях) он принимал такое важное участие, что как-то сказал, что, если бы ему снова пришлось начать жизнь, он предпочел бы провести жизнь рабочего, а не ученого. По-моему, это простительная слабость великого ума и великой совести. Я лично придерживаюсь взглядов Дарвина на вольную свободу научного исследования: «Но нас здесь не касаются ни надежды, ни опасения; мы ищем только истину, насколько наш разум позволяет нам раскрыть ее».