Поэтому, начиная с тех выходных, когда к нам в комнату вошел папа, мы с Себастьяном как минимум дважды в неделю ходим гулять в горы.
Что не только позволяет скрыться от любопытных глаз, поскольку в это время года в горах никого нет, но и сжечь — по крайней мере, мне — излишек энергии, которой я переполнен. Иногда бывает жутко холодно, но результат того стоит.
Что мы делали, с тех пор как сквозь поцелуй Себастьян шепотом произнес слова «мой парень»:
• отпраздновали неделю, а потом и две недели наших отношений самым скучным образом: капкейками и сделанными вручную открытками;
• обменивались многозначительными взглядами во время занятий Семинара;
• тайком передавали друг другу письма — как правило, под видом сдачи ему глав «моей книги» на прочтение (заметка на полях: моя книга просто струится из меня, но я в который раз напоминаю себе, что пора остановиться и перестать писать. И при мысли об этом меня охватывает паника. Но я стараюсь оставаться спокойным);
• перечитывали письма, до тех пор пока бумага не протиралась до дыр;
• находили креативные варианты использования эмодзи в сообщениях.
Чего мы не делали, с тех пор как сквозь поцелуй Себастьян шепотом произнес слова «мой парень»:
• не целовались.
Я знаю, что нам обоим трудно переносить эту близость, отказываясь от настоящей близости, но все остальное ощущается невероятно хорошо, так что я не позволю отсутствию объятий (и не только) спустить меня с небес на землю.
Отем берет себе лист бумаги из пачки раздаточных материалов и бросает эту стопку на мою часть стола, тем самым вытаскивая меня из размышлений. Себастьян стоит перед классом, склонившись над блокнотом вместе с Клайвом и Буррито-Дэйвом. И в этот момент мне не важно, что Клайв встречается с Камиллой Харт, а Буррито-Дэйв — со всеми одиннадцатиклассницами подряд. Под ребра вонзается ревность.
Будто почувствовав на себе мой обжигающий взгляд, Себастьян поднимает голову, а потом, покраснев, снова склоняется над блокнотом.
— Как ты… — начинает Отем, а потом мотает головой. — Ладно, неважно.
— Ты о чем?
Она подается вперед ко мне и шепотом спрашивает:
— Как считаешь, ты ему нравишься? Себастьяну.
От ее вопроса сердце на секунду замирает, и, заставив себя посмотреть на экран стоящего передо мной ноутбука, я несколько раз набираю одно и то же слово:
четверг
четверг
четверг
четверг
В четверг, через три дня, мы снова пойдем гулять.
— А я откуда знаю? — спрашиваю я. Небрежно. И равнодушно.
Наверное, все-таки стоит пригласить на выпускной Сашу.
Фудзита ходит по классу, останавливаясь около каждого, чтобы оценить прогресс в выборе слов, развитии сюжета и характеров героев. Сегодня 10 марта, и на этот момент у нас должно быть написано порядка двадцати тысяч слов — как и у критиков, которых подобрали в пару каждому участнику. Я написал сорок тысяч слов, но показать главы не могу никому.
Отем со мной в паре работать отказалась — всех, кроме меня, это удивило, — так что из-за отсутствия партнера я старался не особо светиться. Но мне стоило бы раньше догадаться: несмотря на свой взбалмошный писательский вид, Фудзита очень придирчив к деталям.
— Таннер, — говорит он, подойдя ко мне сзади так тихо, что я подпрыгиваю и захлопываю ноутбук. Он смеется и, наклонившись, громким драматическим шепотом интересуется: — Что за роман ты пишешь, приятель? Что за жанр?
Если бы у меня была полная свобода, то от подросткового романа я перешел бы к порно, но, естественно, этому не бывать. Опять же: наши тайные бездомные отношения, о которых нельзя упоминать. Опять же-2: как можно скорей мне нужно начать новую книгу.
— Современный, — отвечаю я и добавляю, на случай если он видел столбик слов «четверг»: — А сегодня что-то завис немного.
— У всех так бывает. Иногда пишется гладко, а иногда вообще никак, — громко замечает Фудзита, чтобы все услышали, а потом снова наклоняется: — Но ты при этом следуешь графику?
— Удивительно, но да, — говорю я.
Зависит от того, как посмотреть, конечно.
— Хорошо, — Фудзита опускается на корточки, и его глаза оказываются вровень с моими. — Слушай-ка, все остальные разбились по парам для взаимной критики. Поскольку ты от графика не отстаешь, а сегодня просто немного завис, я попрошу Себастьяна дать тебе обратную связь, — мой пульс ускоряется. — Я знаю, что он уже разговаривал с тобой по поводу идеи, поэтому, раз у нас нечетное количество учеников, это самое очевидное решение.
Фудзита похлопывает меня по колену.
— Устраивает?
Я широко улыбаюсь.
— Устраивает.
— В чем дело?
Мы с Фудзитой поднимаем головы: Себастьян уже стоит рядом с нами.
— Я сейчас говорил Таннеру, что ты будешь его партнером и критиком.
Улыбка Себастьяна расслабленная и уверенная. Но его взгляд метнулся ко мне.
— Круто, — говорит Себастьян, и его темные идеальные брови приподнимаются. — Это означает, что ты мне все покажешь.
Я приподнимаю брови в ответ.
— Там все слишком голо.
— Вот и хорошо, — беззаботным тоном отвечает он. — Я тебе с этим помогу.
Сидящая рядом Отем покашливает.
А Фудзита хлопает нас с Себастьяном по спине.
— Отлично. За работу!
Себастьян кладет мне на стол папку.
— Здесь несколько моих заметок с нашей последней встречи.
Пульс срывается с места в галоп, и дрожащим голосом я пытаюсь ответить как ни в чем не бывало:
— Супер. Спасибо.
Едва он уходит, я кожей чувствую взгляд Отем.
— Одди, что случилось? — не поворачиваясь к ней, спрашиваю я.
Она наклоняется ко мне и шепчет:
— В вашем разговоре с Себастьяном был сексуальный подтекст.
— Правда?
Отем ничего не отвечает, но ее молчание воспринимается словно еще один собеседник, сидящий рядом.
Когда я наконец взглядом встречаюсь с Одди, мне хочется понять, что именно она видит в моих глазах. Потому что даже не сомневаюсь, что у меня на лице так же ясно, как рекламном плакате, написано:
СЕБАСТЬЯН И ТАННЕР ВСТРЕЧАЮТСЯ
— Таннер, — медленно и драматично, будто приближаясь к концовке романа Агаты Кристи, говорит Отем.
Я поворачиваюсь к ней всем телом. Под одеждой кожа горит огнем, а в груди горячо и колет.
— Думаю, я приглашу на выпускной Сашу.
***
«Т,
Как прошли выходные? Твои родители в итоге съездили в Солт-Лейк-Сити?
На этой неделе в доме Бразеров царил настоящий хаос. Казалось, в дверь звонили без остановки. В субботу в церкви прошло несколько важных мероприятий. Мы с Лиззи помогали с организацией, но попытки выстроить в ряд два десятка шестилеток были похожи на дрессировку диких кошек. Еще мне кажется, что Сестра Купер после занятий угостила детей конфетами, потому они так бесились.
В субботу я пришел домой поздно и сразу же отправился в свою комнату. И думал о тебе не меньше двух часов, прежде чем смог уснуть. Вернее, я думал о тебе, потом молился, а потом снова вернулся мыслями к тебе. После обоих этих действий я чувствовал себя потрясающе — чем больше молился, тем становился увереннее, что в том, чем мы занимались, нет ничего неправильного, — но потом ощутил одиночество. Мне хочется, чтобы в итоге мы были вместе и разговаривали бы, находясь друг с другом рядом, а не обменивались письмами. Но пусть будет хотя бы так.
А еще у нас с тобой впереди четверг. Это безумие, что я так взволнован? Возможно, тебе придется меня контролировать. Все, чего я хочу, — это целовать, и целовать, и целовать тебя.
Когда ты дашь мне почитать твою новую версию книги? У тебя очень хорошо получается, Таннер. Я страшно хочу увидеть, о чем ты сейчас пишешь.
Я собираюсь поехать в кампус и сегодня на Семинаре отдам тебе это письмо. Когда закончишь читать, знай, что прямо во время написания этого предложения я представлял, как тебя поцелую (да и во время написания всего письма тоже).