Отвернувшись, я делаю вид, будто хочу всего лишь полюбоваться красивым видом, но краем глаза замечаю, что Одди уже готова голыми руками оторвать Илаю яйца. И винить ее не могу — я и сам в ужасе, что люди где-то еще продолжают употреблять такие слова.
Мика тем временем равнодушно отходит в сторону. Остальные парни подходят к нему, пока он поднимает валяющийся на земле пульт, и напряжение отступает так же легко, как разбиваются волны о скалистый берег.
— Отвратительно, — шепчет Одди. Она смотрит на меня, а я пытаюсь ей улыбнуться сквозь сдерживаемую ярость. Я сейчас подражаю Себастьяну и впервые понимаю его потрясающую фальшивую улыбку. У него большой опыт.
Отем встает и отряхивает сухую траву со своих джинсов.
— Думаю, нам нужно уйти.
— Ты в порядке? — сделав то же самое, спрашиваю я.
— Ага, — отвечает она. — Просто не моя тусовка. Зачем только Коул общается с этими мудаками?
Это тоже не моя тусовка. Я чувствую облегчение.
— Понятия не имею.
Мэнни идет за нами и пытается отговорить.
— Ребят, вы же только что приехали. Неужели не хотите устроить гонки этих машин?
— Я говорила Таннеру, что еще с утра неважно себя чувствую, — сочиняет Одди. — А сейчас стало хуже.
— Отвезу ее домой, — говорю я, пожав плечами, будто она тащит меня отсюда против воли. Но гонки дистанционно управляемых машинок плюс гомофобия — это все-таки не мое.
Проводив нас до машины, Мэнни останавливает меня, прежде чем я успеваю сесть за руль.
— Таннер, по поводу того, что сказал Илай…
По шее покалывающе проносится жар.
— А что он сказал?
— Ой, да ладно тебе, — смеется Мэнни и смотрит в сторону, словно говоря «Не заставляй меня повторять это вслух». — В общем, Илай идиот.
Я хочу скорее сесть в машину.
Это так странно.
И очень плохо.
Словно он знает обо мне. Но как он узнал?
Не любящий ходить вокруг да около, Мэнни поднимает солнцезащитные очки на голову и, смущенно прищурившись, смотрит на меня.
— Танн, подожди. Хочу, чтобы ты знал: у нас все окей, да? Я бы никогда не позволил, чтобы кто-то наговорил тебе всякого дерьма.
Я не сопротивляюсь, когда он притягивает меня в свои объятия, но при этом чувствую себя рядом с ним бессильным и маленьким. Где-то на задворках памяти пытаюсь найти, где и как успел выдать себя, и когда Мэнни понял, что мне нравятся парни. Но ничего подобного вспомнить не получается.
— Мэнни, приятель. Все окей. Я даже не понимаю, о чем ты.
Отстранившись, он смотрит на Отем, стоящую очень неподвижно. А потом снова поворачивается ко мне.
— Эй, ладно тогда, чувак. Извини. Я недопонял.
Мэнни поворачивается и уходит, оставив нас с Отем стоять на ветру. Какое-то время мы молчим.
— Что это было? — наблюдая, как он уходит, спрашивает Одди.
— А я откуда знаю? — я смотрю на нее и пытаюсь найти произошедшему какое-нибудь простое объяснение. Собственно, я всегда так и делаю. Вот только обычно соображаю быстро. Супербыстро. Но сегодня… сам не знаю, может, я устал. Или может, мне надоело защищаться. А может, меня добило, что Себастьян отрицал очевидное. Или же ураган, состоящий из моих чувств — лжи и полуправды — просто сорвал с петель ставни на моих воображаемых окнах, и Одди теперь видно, что было скрыто внутри.
— Таннер, что происходит?
Таким же голосом тогда задал мне вопрос и Себастьян, в горах. «Я не понимаю, почему ты так расстроен».
Отем все прекрасно понимает — так же, как и Себастьян. Просто хочет, чтобы я произнес это вслух
— Я… — начинаю я и смотрю в небо. Там летит самолет. Интересно, куда. — Кажется, я влюблен в Себастьяна.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Одди улыбается, но ее улыбка чересчур радостная и какая-то искусственная. Я едва не смеюсь, потому что моя первая мысль — Себастьян умеет фальшиво улыбаться намного лучше Отем, но ляпнуть это сейчас не самая лучшая идея.
— Давай поговорим в машине, — предлагаю я.
Также на автомате она поворачивается и идет к пассажирской двери. Я нахожусь в какой-то прострации, потому что слова Мэнни и выражение его лица без остановки вертятся у меня в голове, а еще вот-вот произойдет разговор с Отем, но поскольку я ждал его так долго, чувствую безумное облегчение.
Она захлопывает дверь. Я сажусь рядом и вставляю ключ в замок зажигания, чтобы включить обогрев.
— Итак.
Поджав под себя ногу, Отем поворачивается ко мне.
— Так, ладно. Что сейчас произошло?
— Судя по всему, Мэнни догадался, что мне нравятся парни.
Она несколько раз моргает. Я знаю, что Отем поддерживает геев — обожает Эмили и Шивани, злится на Церковь СПД из-за их позиции относительно нетрадиционной ориентации ее последователей, а прошлой весной помогала раздавать флаеры в Прово Хай перед мероприятием Альянса геев и гетеросексуалов. Но одно дело поддерживать чисто теоретически. И совсем другое — столкнуться с этим лицом к лицу. В лице ее лучшего друга.
— Чисто технически я би. И был таким, наверное, всегда, но убедился в свои тринадцать лет.
Одди показывает пальцем на свое лицо.
— Если у меня сейчас какое-то другое выражение, отличное от нормального принятия, то надеюсь на твое понимание: это лишь потому, что я расстроена. Ведь ты не сказал мне раньше.
Я пожимаю плечами. Нет необходимости заострять внимание на том, что выбор подходящего времени для подобных рассказов от нее не зависит.
— Ну, короче. Дела обстоят примерно так.
— Похоже, это реально важно.
Я смеюсь.
— Так и есть. Важно. Я практически рассказываю тебе, как именно бьется мое сердце.
Отем выглядит озадаченной.
— Но ты же целовался с Джен Райли в десятом классе. Я сама видела, — говорит она. — А как насчет Джессы, Кайли и Трин? Ты ведь занимался сексом. С девушками.
— Я и с тобой целовался, — напоминаю ей я. Отем краснеет, а я показываю на себя: — Я би.
— Разве не было бы странно, если у нас в школе была бы девушка — которую мы оба обсуждали и считали нереально сексуальной, милой и просто идеальной — при этом я была бы в нее влюблена, но варилась в своих чувствах в одиночку, ничего тебе не сказав?
В таком ключе обо всем этом я не думал, и даже от гипотетической ситуации мне становится грустно, потому что вот он я — доступен для разговора, но Одди не рассказала бы мне из-за отсутствия доверия.
— Да, пожалуй, ты права. Но в свою защиту хочу заметить, что это Прово. И ты же знаешь мою маму. В этих вопросах она… занимает как бы воинственную позицию. Я не могу позволить находиться в моем ближнем окружении кому-то, кто не мог бы меня полностью поддерживать. Поэтому идти на риск, чтобы ты конфликтовала сама с собой или имела проблемы из-за меня, я не хотел.
— Боже, теперь мне многое стало понятно, — Отем делает глубокий вдох и, отвернувшись к окну, медленно выдыхает. Когда на стекле появляется конденсат, она рисует на нем пальцем сердечко, фотографирует, капсом подписывает «ВАУ» и размещает в Снэпчате. — Давай вернемся к Себастьяну.
— Ага, Себастьян знает, — сделав вид, будто понял ее неправильно, отвечаю я. — Хотя узнал он случайно. В описании своей книги… я забыл убрать слово «квир», а в том, что она автобиографична, сомнений нет.
От того, насколько обыденно я произношу это слово, глаза Одди округляются. Я и забыл, что не у всех дома мама ходит в пижаме с надписью «МОЙ СЫН КВИР, И ОН КРУЧЕ ВСЕХ».
— Твоя книга о нем?
— Я начал писать о том, каково быть мной в подобном городе. А потом появился Себастьян, и… да. Книга о том, как я в него влюбился.
— А он…
— Он не говорил, что гей, — отвечаю я. И чисто технически не вру. Хотя в любом случае аутинг я ему устраивать не стану. — И он по-прежнему собирается на миссию, так что я предположил…
Отем с улыбкой берет меня за руку.
— Это не значит, что он не гей, Танн. Множество мормонов геи. Множество миссионеров и даже женатых мужчин.