— И ты правда в это поверил? Или же поверить тебе было проще? Таннер и думать не мог ни о чем другом.
Себастьян начинает ощущать все усиливающееся раздражение; ему хочется, чтобы Отем ушла. Само ее присутствие бьет по всем больным местам.
Отем садится рядом.
— Тебе не нужно ничего отвечать, потому что это не мое дело… — усмехнушись, она замолкает и медлит. А Себастьян пытается снова сфокусироваться на своей боли, — но твои родители знают про Таннера?
Мельком посмотрев в ее сторону, он тут же отворачивается.
Знают ли они о нем?
В этом вопросе подразумевается так много всего, но ответ очевиден: нет. Если бы они знали о Таннере — знали бы по-настоящему: его способность быть нежным, его чувство юмора, умение вовремя замолчать или заговорить — то он сейчас был бы с ним. Себастьян искренне верит в это.
— Они знают, что он мне нравится. О чем-то большем я не рассказывал, да это и не имеет значения. Родители все равно устроили скандал… И поэтому я…
Вот почему Себастьян отправил Таннеру то письмо.
— У нас дома всегда висели фото и вдохновляющие цитаты, — говорит Отем. — Помню, одна гласила: «Семья — это дар на века».
— Уверен, что-то подобное и у нас есть.
— Вот только там не было примечания, что лишь при определенных условиях, — смахнув со штанины несуществующую ворсинку, Отем смотрит на него. — Мама все это выбросила. Думаю, сохранила лишь свадебное фото на фоне Храма, но и насчет него не уверена. Она очень разозлилась; так что оно тоже запросто могло очутиться в мусоре вместе со всеми другими фотографиями и табличками.
Себастьян поворачивается к ней.
— Таннер немного рассказал мне про твоего отца. Мне очень жаль.
— Тогда реакцию мамы я не поняла, а сейчас все встает на свои места. Те высказывания должны вдохновлять, но на самом деле создают впечатление, будто за спиной кто-то стоит и в подробностях припоминает, где ты потерпел неудачу или почему твоя трагедия — всеобщее благо и часть Божественного замысла. Для мамы все те цитаты перестали иметь хоть какой-то смысл.
Себастьян отводит взгляд и смотрит вниз.
— Вполне объяснимо.
Отем толкает его плечом.
— Готова поспорить, дела у тебя идут не очень.
Желая немного отодвинуться, Себастьян подается вперед и упирается локтями в колени. Он не просто хочет, чтобы его оставили в покое, — это желание прожигает в нем дыру.
— Родители со мной практически не разговаривают.
Отем издает стон.
— Лет шестьдесят назад они были бы так же расстроены, приведи ты в дом темнокожую девушку. Она, конечно, не парень, зато с другим цветом кожи. Неужели не замечаешь, до чего это нелепо? У них нет осознанности и хоть сколько-нибудь независимого мышления; их любовь к своему ребенку зависит от устаревшего учения, — помолчав немного, Отем добавляет: — Не переставай бороться.
Себастьян встает и отряхивает джинсы.
— Брак на вечность — это закон, установленный еще до основания мира. Заключенный между мужчиной и женщиной, он является частью другой, божественной семьи. Гомосексуальность ставит план Господа под сомнение, — он произносит эти слова отрешенно, как будто читает по бумажке.
Отем тоже поднимается и сдержанно ему улыбается.
— Ты станешь отличным епископом.
— Я должен. Потому что наслушался уже достаточно.
— Они расстроены, но однажды поймут, что ты прав. Или что ты как минимум заслуживаешь любви. Мало кто получает и то, и другое.
Себастьян проводит большим пальцем по флешке.
— Значит, книга здесь?
— Полностью я не прочитала, но судя по тому, что успела…
Проходит одна, две, три секунды, и он наконец вздыхает.
— Хорошо.
***
Избегать своих родных Себастьян не привык. Он из тех сыновей, которые помогают матери убираться, чтобы она смогла отдохнуть перед ужином, и которые до начала службы вместе с отцом идут в церковь. Но в последнее время дома к нему относятся как к гостю, которого терпят. Когда машина Отем скрывается за поворотом, ему становится жаль, что каждый день приходится идти домой.
Отношения стали напряженными, с тех пор как он спросил у родителей, что бы они сделали, окажись — чисто теоретически — один из их детей геем. Видимо, отсутствие у него явной гетеросексуальности уже было замечено и не раз обсуждено. И своим вопросом Себастьян бросил зажженную спичку в лужицу бензина.
Тот разговор произошел примерно две недели назад. Мама снова начала с ним разговаривать, но нечасто и немного. Отца постоянно нет дома, поскольку оказывается, что он вечно всем нужен, чтобы помочь какой-нибудь семье в кризисе. Бабушка с дедушкой за все это время не заезжали ни разу. Аарон, как и всегда, витает в своих мыслях, Фейт чувствует, что что-то не так, но не знает, в чем именно дело. Лишь Лиззи в курсе деталей, и — к огромному разочарованию Себастьяна — старается держаться от него подальше, словно он инфицированный из «Пациента Зеро».
Самое жуткое, он не уверен, что достоин быть убитым горем. Убитый горем значит невиновен. Это означает быть жертвой в трагической любовной истории и не нести ответственность за возникновение своей боли. Но именно Себастьян с самого начала действовал в тайне от родителей. И он влюбился, после чего сам же и порвал с Таннером.
Встреча с Отем что-то в нем изменила. Стало невозможно зайти в дом и сделать вид, будто все в порядке и будто бы сделанное Таннером для его защиты не перевернуло мир Себастьяна на сто восемьдесят градусов.
Притворяться Себастьяну раньше удавалось легко, но он сомневается, что теперь на это способен.
***
После того как шторы изнутри открывают и закрывают в третий раз, Себастьян наконец заходит в дом. Решив не тратить время зря, его мама идет за ним по пятам, едва он закрывает за собой дверь.
— Отем уехала?
Себастьяну хочется пойти прямо в свою комнату, но мама перегородила ему путь к лестнице. Тогда он идет на кухню, достает из шкафа стакан и дрожащей рукой наливает воду. Спрятанная в кармане флешка вот-вот прожжет там дыру.
— Да, — отвечает он. — Уехала.
Миссис Бразер обходит кухонный островок и включает миксер. Воздух тут же наполняется ароматами сливочного масла и шоколада. Она делает капкейки. Вчера печенье. А позавчера бискотти. Ее домашние дела по-прежнему все те же. Их семья не разваливается. Ничего не изменилось.
— Не знала, что вы дружили.
Себастьяну не хочется отвечать на вопросы про Отем, но он понимает, что его молчание спровоцирует новые.
— Я всего лишь помощник учителя у нее в классе.
Повисает тяжелая тишина. В общем-то, он и для Таннера был всего лишь помощником учителя, так что такой ответ мало поможет ее успокоить. Но мама решает не давить; его родные с ним больше не общаются — лишь обмениваются любезностями вроде «Передай, пожалуйста, картофель» или «Нужно постричь лужайку» — и Себастьяну кажется, что они утратили этот навык окончательно. Он всегда думал, что со временем их отношения обязательно изменится, и однажды он сможет относиться к ним как к равным взрослым. Но увидеть ограниченность собственных родителей так скоро было неожиданно. Это словно обнаружить, будто Земля на самом деле плоская, и никаких приключений на другом полушарии тебе не светит: ты просто упадешь за край, и все.
Выключив миксер, миссис Бразер смотрит на сына.
— Ты никогда о ней не говорил.
Неужели она не понимает, что он никогда не говорил ни об одной девушке, даже об Аманде?
— Она заехала передать кое-что для Фудзиты.
Себастьян наблюдает, как у мамы в голове складываются два и два. На ее лице написано подозрение.
— Отем его знает, да?
Его.
— Они друзья.
— Значит, она приезжала не из-за этого?
Вслед за осуждаемым «его» идет неприличное «это».
Себастьян чувствует нарастающее раздражение, поскольку родители даже имя его не произносят вслух.