К р е с т ь я н и н:
"Как мне стало известно, что сочинители получают за записанный лист большие деньги, то посылаю мое описание одному случаю у нас..."
П р о с т и т у т к а, приславшая списанный ею и сильно искажённый "Сон богородицы":
"Желаю бросить мое занятие, а средств не имею и прошу напечатать в издаваемом вами "Вестники Знание" сочиненный мною сон."
Т о р г о в к а я б л о к а м и - автор публицистической статьи:
"Наша благородная полиция, как она оберегает бедный улишный народ и про городскую управу.
Сын мой извещаю сослан на поселение и не могу я ему помочь от своих доходов, а здоровьем он слабый..."
И все двадцать девять мотиваций приблизительно таковы же.
Но вот что пишет та же торговка в своей статье:
"Добрые люди, выслушайте голос простого старого сердца, сердца матери, много плакало оно горькими слезами, ведь бедный не виноват за то, что он родился на божий свет и все вы родились от матерей одинаковым способом, отчего же не уважаете друг другу и спихиваете со свободного места в грязь и нищету и могилу голодную."
Группирую выдержки из писем, в которых проповедь уважения подчёркнута как побудительный мотив к писательству:
С а п о ж н и к:
"Мне хочется вызвать в людях уважение к самим себе, потому что по моему наблюдению над ними они куда лучше, чем думают друг о друге."
К р е с т ь я н и н:
"Вот г-да я вам рассказал историю моей жизни, в моей жизни столько случалось разных похождений и ужасов и бедствий, что с редким человеком может случатся это, не одного радостного дня не видал я в своей жизни, я прошел тернистый путь...
Нужно, господа, сознать самое полезное сословие в нашем государстве это крестьянство, и потому нужно помочь ему выбраться накультурную дорогу, зачем пренебрегать им ведь он такой же человек, как и другие."
Р а б о ч и й, автор рассказа о том, как мастеровые-шорники издевались над некрасивой робкой барышней, которая часто - и всегда в одно и то же время - проходила мимо их мастерской. Они пугали её, оскорбляли, но вот их мастерской коснулось некое веяние, и, когда они пожелали ближе ознакомиться с ним, к ним пришла многократно оскорблённая ими барышня. Её встретили насмешливо, скептически, но - она победила их недоверие горячею речью о необходимости в людях уважения друг ко другу и о том, что отсутствие этого чувства в человеке служит преградою делу освобождения людей.
В письме, присланном с рукописью, автор говорит:
"Мысль, изложенная в рассказе, не нова, но есть какое-то наивысшее желание поделиться ею."
Д в о р н и к, автор рассказа о кухарке, которая обкрадывала своих хозяев и на деньги, скопленные воровством, освободила из публичного дома свою подругу, бывшую горничную. Пишет:
"Надо глубже видеть жизнь других людей, жить, не понимая, кто вокруг нас, - невозможно, извините, если вы думаете не так."
П р и к а з ч и к, тема его повести такова: служащие в большом магазине обуви внушают одному из товарищей, человеку безвольному и робкому, что он парень редкой красоты и ума и хозяйская дочь засматривается на него. Он долго не верит им, прячется по уголкам, но, незаметно для себя, поддаётся внушению и несмело начинает ухаживать за дочерью хозяина, весёлой гимназисткой. Она немножко кокетничает с ним, он же, искренно увлечённый, объясняется ей в любви. Оскорблённая барышня жалуется отцу на дерзость служащего. Отец дал пощёчину герою, а герой, схватив ножницы, едва не воткнул их в глаза одного из товарищей.
Повесть написана очень плохо, а в письме, приложенном к ней, автор, несколько неожиданно, объясняет свою тему и цель так:
"Надо говорить человеку не только о том, что он плох, да почему он плох, а что хорошо в нём и почему хорошо."
Разноречие между тем, что автор хочет сказать, и тем, что говорит очень частое.
Так, например, п о л и ц е й с к и й, написавший в форме диалога историю двух малолетних проституток, историю очень грубую и страшную своими подробностями, говорит в письме:
"Человек я малообразованный, да и не такого возраста, чтобы надеяться, что из труда моего выйдет путное, 38 лет мне уже. Писал для специалиста в деле знакомства с жизнью, чтобы через вас внушить людям: пора нам, русским, иметь одну родную сердцу мысль или, как называется, идею, которая всех бы нас собрала во единое. Это надобно внушать прежде всего: человек не игрушка, не на забаву друг другу родились мы."
Забота о человеке, желание вызвать к жизни человеческое, проповедь уважения к человеку - мотивы вполне ясные у пятидесяти трёх человек.
Р а б о ч и й, токарь, говорит в письме:
"Меня занимает человеческое, очень желается об этом рассказывать, ночей не спишь, но мысли длинные, а привычки выражаться книжными словами нет, так что одно мучение."
Д р у г о й р а б о ч и й, столяр:
"Ничего нет выше на свете, как обучить человека. "Ребенка обучить дать миру человека", сказал Гюго."
Т р е т и й:
"Пишу о любви, потому что пропаганду любви деятельной, а не на словах, ставлю выше всего. Пишу стихами, понимаю, что тут проза не подходит."
Вот образец его поэзии:
"Пусть я грязен и невежда,
Жизнь обломала мне бока
И души моей одежда
Так тесна и узка.
Но - о, братья мои, люди.
Жив я и жива душа,
Пусть что будет, то и буди
Жизнь как утро хороша.
К вам любовью пламенею,
Я горю в ней, как в огне,
Научите - как мне ею
Поделиться с вами мне..."
Этот - сгорел: письмо, посланное ему, возвращено с отметкой: "за смертью адресата".
И з в о з ч и к говорит:
"После славных лет, когда жизнь наша потрясена со всех концов до глубины, требуется теперь нам осмотреть друг друга. Чего нам ждать одному от другого и что делать дальше с пользой для всех. Теперь каждому хочется сказать - а я вот как думаю об этом о жизни, а сказать негде. Мне не требуется денег за мое писание, только пожалуйста напечатайте, подымите дух."
К р е с т ь я н и н пишет:
"В настоящее время приходится стать ближе к природе и смотреть на будущию жизнь открытыми глазами, где правда."
С а п о ж н и к:
"Одиночество и тоска гнетет меня здесь и тянет куда-то и вот по ночам пишу для кого-то, как будто близкого мне, но неизвестно где находящаго."
П р о ф е с с и я неизвестна:
"...Я служил мальчиком в сапожном магазине, хозяин послал меня по своим делам, но дорогой меня застал дождь и я должен был укрыться. Оглянувшись кругом, я увидел недалеко книжный магазин, крыльцо которого было с навесом, я спрятался под навес и стал осматривать выставку. Вдруг я заметил небольшую книжку, немедля я взошел в магазин и купил ее и стал читать. Уж дождь давно перестал, солнце раскинуло свои золотистые лучи, облака поднялись выше, а я еще только что вернулся в магазин. Конечно, я не отделался от подщечин: щедрый доверинный всегда своей широкой ладонью бил с права налево; удары были сильны, но не было больно, только лишь заплакал за то, что мою книжку он скомкал и бросил в мусор. За то с тех пор я стал не спать ночей и все писал, и это писание - не угасимое до сих пор пламя, которое хочет все больше и больше разгореться, но нет тех средств, от чего могло бы ярче разгоратся."
Настроение большинства, - как это видно из сказанного выше, - бодрое, дееспособное и часто восторженное.
Вот что пишет один из авторов, профессия и сословие которых мне неведомы:
"Чувствую, ростет во мне сила великая", - говорит Илья Муромец старцам, когда выпил здоровую чашу браги; то же самое и я мог бы сказать о себе в духовном отношении. Внешне это было бы неудержимо смешно: я очень мал, слаб и мизерен, и слабею от различных недостатков и переживаний с каждым днем. Досадно мне это, хотелось бы что нибудь особенно хорошее, милое сделать на свете..."
"Кто знает, может я с ума схожу от радости, что живу на белом свете!" - восклицает р а б о ч и й, автор длинного стихотворения "Дни осени", написанного в таком тоне: