Ронель беззвучно зарыдала, закрыла лицо руками. Понятно! Дань не ей, а Морскому Царю и Царству нашему, мольбы просто как почитание. А если нет почитания, то это не власть Ронель слабеет, а власть самого Морского Царя.
А этого он не стерпит.
–И вместо того, чтобы мне в этом признаться, – голос Царя крепнет, набирает мощь, ну точно, быть буре! – она ещё три месяца укрывает это от меня.
Три месяца? Эх, Ронель-Ронель, ну что ж ты такая нелепая-то? Впрочем, будь ты умная, была бы ещё одной моей соперницей. Интересно, сама ты призналась в утрате влияния?
–И даже когда я дал ей шанс, она не призналась. Призналась только тогда, когда Сигер предоставил доказательства!
Царь заканчивает, скрещивает руки на груди, отчуждаясь от нас и особенно от неё. Он ждёт нашего осмысления. Меня больше не интересует провал Ронель как управительницы Восточного Схода, меня больше интересует Сигер.
Он сидит мрачный, вроде бы даже скорбный, но я встречаю его взгляд и без труда читаю в нём злорадство. Мерзавец ты, Сигер! Молодец, конечно, что избавляешь меня от необходимости расправляться и подставлять одну из сестёр, но ты всё ещё мерзавец.
Он смотрит на меня, я знаю, пытается прочесть во мне такое же злорадство, как и в себе. Но уж нет, я умнее, я скорблю, и весь вид мой говорит об этом.
Как же…сестра ведь!
–Обращаюсь я к вам, дети мои, – Царь прерывает молчание, – как полагаете вы разрешить это? Как поступим мы с Ронель?
–Отец, прошу! – Ронель не выдерживает, сползает со стула, ползёт по белому болу, извиваясь как угорь, к царю, к отцу, к спасению! Хватает его руки, но поздно – разочарован Царь Морской и отбрасывает он руки дочери как нечто грязное, недостойное его внимания, переступает через распластанное её тело, чтобы не касалась и даже не смотрит.
–Ваше решение? – предлагает Морской Царь. Именно царь. Не отец.
Алана лезет первой.
–Ронель надо отлучить от Восточного Схода! – весело говорит она.
В глазах отца я вижу лёгкую тень досады. Оно и без того ж понятно! Зачем о том говорить?
–А людям надо напомнить о том, кто их Царь и Владыка! – заканчивает Алана и встряхивает волосами, в которых вплетено много жемчужинок. Жемчужинки сталкиваются, звенят, я с трудом сдерживаю улыбку – ну что, Царь Морской, пир и совет это разные вещи, да? Нельзя угождать и там и тут, где-то придётся мириться! Любишь веселье и лёгкость дочери? Терпи и безрассудство её.
–Ронель надо простить, – Бардо отвлекает Царя от размышлений. Я вздрагиваю как и отец. Чего-чего? Во-первых, ты чего вылез без очереди, полукровка? Во-вторых, что ты сказал? Простить?
Это что, чтоб она потом в сердце отца вернулась? Да ещё силу набрала и меня могла подвинуть?
–Простить? – Царь повторяет моё удивление. – Она лгала мне.
–Из страха, Царь, а не из непочтения, – Бардо смотрит на него, он спокоен и ясен.
Ну понятно с этими людьми! Все они не в себе.
–А с людьми, что непочтение проявили? – интересуется Царь и мне не нравится тон его. Я знаю, что он не согласится со словами Бардо, но и от совещаний его он не отстранит. Потому что вода мятеж любит. Вода и изгибаться может, и налететь вдруг бурей. И в Бардо это есть, как бы я ядом не исходила в своих мыслях.
–Ничего, – отвечает Бардо и Алана заливается смехом, но смех её резко обрывается. Не та ситуация. Не то время и место.
–Ничего? – повторяет Царь. Желая убедиться что расслышал правильно.
–Ничего, – подтверждает безумный полукровка. – Они всего лишь люди. Сегодня они молятся на стихию, а завтра забросят её в угоду другой. Как время придёт, так сами снарядят корабли красавицами, шелками и вином, да затопят их во славу твою, Царь. И слёзы лить будут.
–И когда же придёт это время? – Сигер не удерживается и влезает. Царь этого не любит, но он удивлён и потому не одёргивает сынка.
–Когда захочешь, Царь, – отвечает Бардо. – Пошли им засуху, и измельчает их урожай, и совсем пропадёт. Отзови рыбу от берегов их и они вернутся к тебе. А кровь лить, напоминать о переговорах – это всё по-людски. А ты выше их, Царь, выше людей и всего что ни есть людского.