«…Сегодня шестое ноября, вторник… До четырнадцатого – восемь дней… Охранник вызовет Мирэнвиля примерно в то же время, когда я ухожу на уколы, так что вроде бы должно обойтись… Но только, раз он позовет меня не в процедурный, запросто может добавить что-нибудь вроде «с вещами» или «на выход» или «ну, радуйся, твой великий день настал». Значит, нельзя давать ему времени на болтовню, надо мгновенно выскочить, и пусть договаривает уже в коридоре… А одеяла, котелок, ложка и прочее?… Я должен сам их отнести и сдать… Не лучше ли собрать все ночью и положить у двери, чтоб сразу незаметно прихватить с собой?… Скажем, узел я мог бы прижать к животу… А если Пралине будет спать?… Ему случается из чистого снобизма дрыхнуть до полудня, но иногда он вскакивает ни свет ни заря… С этим болваном никогда не узнаешь заранее… Не сунуть ли ему в вечернюю баланду пару милых маленьких порошочков… а то и четыре… чтобы не продрал глаз до следующего дня?… Да, недурная мысль!.. Два порошка!.. Черт возьми! Тогда все сходится! Ну, какие еще могут быть загвоздки?… Разумеется, коли до того меня вызовет следователь, все полетит к дьяволу… Надзиратель скажет «Олэн», и мне придется идти… Стоит только нарваться в коридоре на кого-то, кто зовет меня Мирэнвилем или Пралине и – привет!.. Но следователь наверняка рыщет в поисках свидетелей, а Марсель – это вам не ближайший квартал… По идее, должен провозиться еще месячишко… А тот молодой фараон? Вряд ли он станет таскаться сюда каждый день ради удовольствия со мной побеседовать… Понадеемся, что этого Шерлока недоделанного кто-нибудь шлепнет и мы больше никогда о нем не услышим… Ну, что еще?… Канцелярия… отпечатки пальцев… да, пальчики – это проблема… Их через лупу сличают с теми, что сняли в первый день… Эх, пальчики-пальчики, в них-то и есть последняя заковыка…»
– Ты разговариваешь сам с собой?… – удивился Пралине.
Очевидно, Олэн ненароком шевельнул губами. Он прижал к ним почерневший ноготь.
– А с тобой, что, такого не бывает?
– Да… то-то и забавно… Все наши под Аустерлицем вечно бубнят себе под нос…
«Прелестно», – подумал Олэн. Перед сном Пралине достал календарик и вычеркнул еще один день.
– Я чиркаю ночь наперед, сечешь? Так вроде бы дело идет малек быстрее…
– Сколько тебе еще осталось? – равнодушно осведомился Олэн.
– Ну, это несложно… раз… два… три… четыре… всего четыре денька, приятель!..
Четыре для него – значит, три для Олэна… каждому свое, по справедливости. Дружба дружбой, а табачок врозь.
Олэн добыл снотворное (три пачки «Житан» и батон копченой колбасы). Он методично разрабатывал последние меры предосторожности. По ночам мазал пальцы маргарином и тер об пол. Теперь все главное происходило ночью.
Одежду Олэн натирал луком. К щекам и подбородку, сославшись на прыщики, прилепил несколько кусочков пластыря – это избавляло от обязательного визита к брадобрею.
Более прилично одетый и выбритый Платине в профиль тянул лет на сорок, а в фас – на пятьдесят, ибо при ближайшем рассмотрении сказывалось разрушительное действие красного вина. Блаженное существование клошара молодости не прибавляет. Впрочем, бродяги держат в строжайшей тайне и год рождения, и причину своего падения на дно.
Грязный и заросший бородой Олэн выглядел старше своих лет. Он старался учитывать все, даже блеск глаз. Вечером накануне побега он растолок таблетки гарденала, с порошком в руке отправился за баландой, и, всыпав снотворное в котелок Пралине, по-приятельски помешал, прежде чем отдать бродяге.
– Горчит, зараза, – буркнул клошар. – Видать, овощи урожая первой мировой…
Однако он выхлебал все до конца и слизал с пальца последние крохи. Потом, не поднимаясь с места, вернул котелок Олэну. Теперь Пралине вообще не вставал.
– У нас, бродяг, желудки луженые, можешь мне поверить… – он сыто рыгнул. – Знаешь, чо мы удумали как-то раз?… Правда, всего разок, а?… Один тип насс… в кружку… сунул туда же тухлое яйцо и черного табаку… ну крупного такого… да перемешал и ну спорить на литруху красного, что никто не вылакает… Да не жухая, чтоб потом не блевать!.. Чтоб заглотать все чин чинарем!..
Олэн стиснул зубы. Живот и так подводило от страха, а тут еще это… Его чуть не вывернуло наизнанку. Олэн попытался представить себе Бенедит, вновь ощутить легкий аромат ее духов, лаская взглядом гармоничные изгибы прекрасного тела… Ах, Бенедит…
– …и, что ты думаешь? Один малый ухитрился-таки сожрать эту гадость!.. Мы откупорили литруху… но он… никогда не угадаешь!., начал пухнуть, пухнуть на глазах… Не позови мы легавых, парень взорвался бы на месте!.. Его отволокли в больницу, ну, а мы уделали литруху! Вот это жизнь!..