Спартак заперся в телефонной будке ближайшего бистро. Теребя в пальцах жетон, он прижался лбом к стеклянной стенке. В темноте не было видно, грязная она или нет. Репортер подыскивал слова повесомее, на случай если ему вообще дадут открыть рот. В конце концов он бросил жетон в щель и, не включая света, набрал номер. Спартак мог бы это сделать, даже повернувшись спиной к телефону. Секретарша сразу соединила его с главным редактором.
– Хотите, я расскажу вам, что напечатано в вечерних и во всех утренних газетах?
– Конечно, – с изысканной вежливостью отозвался Спартак.
– Фотографии Ингрид! В очках и без, стоя, сидя, лежа, с бокалом, за едой, спящей, с детьми… да, с детьми на коленях! – голос захлебнулся. – Слышите? – заорал он вдруг. – А мы, самая крупная газета, вынуждены были напечатать ее прошлогодние фото! – Голос шефа внезапно зазвучал почти ласково. – Но у вас, несомненно, не было времени читать утренние выпуски?
– Нет… ни минуты, – согласился Спартак.
– Зато теперь у вас его навалом! Вы уволены! Ясно? Уволены.
– Ладно.
– Отправляйтесь в кассу за расчетом. На сей раз никакие фокусы вам не помогут.
– Ладно.
– А если вас возьмут на работу хоть в одну газету, узнайте для начала, чем они там занимаются! Это может быть что угодно, вплоть до фабрики йогурта, но никак не печатное издание!
– Отлично… И я спрошу директора фабрики, не интересует ли его ограбление банка, расположенного в десяти метрах от полицейского участка. Налетчики открыли его вместо директора и смылись с мешком денег прямо под носом у полиции и прочей охраны. После этого им точно будет на что покупать йогурт. А фабрике такая реклама наверняка пойдет на пользу, – невозмутимо подытожил Спартак.
В наступившей тишине он наконец зажег свет. Бледно-желтые стены кабинки были исписаны номерами телефонов. Спартак прочел и несколько женских имен. В трубке послышалось неопределенное ворчание.
– Так они, значит, открыли банк вместо директора?
– Да.
– Имена уже известны?
– Вашему покорному слуге – превосходно.
– Черт возьми! Так чего вы ждете? Почему не мчитесь сюда? – неожиданно рявкнул «Кровь-на-Первой».
– Я плохо вас слышу! С ума можно сойти, как там, внутри, трещит! Итак, что вы сказали?
Интонацию для дальнейшего разговора главный, похоже, позаимствовал у Виктора Гюго, а еще точнее – из его «Искусства быть дедушкой».
– Приезжайте, малыш, приезжайте, как только сумеете!
Спартак знал, что в такие минуты его шеф до хруста пластмассы и собственных суставов сжимает телефонный аппарат. В шкафу рядом с его столом стоял специальный ящик – кладбище сломанных телефонов.
– Я так торопился на место происшествия, что оставил в ванной открытый кран и…
– В статью расходов, малыш, все убытки запишите в статью расходов. Вы когда-нибудь слышали, чтобы я торговался из-за расходов?
Ответить Спартаку так и не пришлось – треск ломающейся пластмассы положил конец разговору.
Репортер повесил трубку и прыгнул в стоявшее у полицейского участка такси.
Глава 3
Они бросили слишком заметный торговый фургончик-404 у Орлеанских ворот, на старом внешнем бульваре, и перебрались в заранее оставленный здесь для «пересадки» «фиат».
Теперь у них не было брезентового мешка – он, уже пустой, остался в фургончике, а деньги перекочевали в карманы. Пиджаки и брюки налетчиков распухли от банкнот. Братья Шварц даже расстегнули пояса и засунули деньги между брюками и рубахой. Франсуа Кантэ уложил, сколько мог, в кожаную папку.
«Фиат» смешался с потоком машин и направился в сторону квартала Малакофф. За рулем сидел все тот же водитель. И звали его Франсуа Олэн.
В банде мог быть только один Франсуа, и Олэн уже не реагировал на собственное имя. Он знал, что обращаются всегда не к нему, а к месье Кантэ, и что на первых полосах газет расписывают подвиги лишь одного Франсуа – Франсуа Первого, или, вернее, Франциска Первого.
Тем не менее Олэн отказывался сменить имя. Братья Шварц с их вечной тягой к сокращениям, прозвали парня просто «О!» Олэн принимал это с почтительным смирением, которого братья-убийцы неукоснительно требовали от простого шофера.
Олэн водил машину как никто другой. На Франциска Первого он работал уже пять лет, и много раз лишь его виртуозное мастерство спасало всю компанию в незабываемых, дьявольски напряженных погонях.
Франциск Первый полагал, что Олэн, кроме баранки, больше ни на что не годен. Другие разделяли его мнение. Франсуа откопал «водилу» в мелкой банде марсельских громил, где Олэн тоже подвизался в роли шофера. В марсельскую же банду он попал прямиком из команды гонщиков, разъезжавших по всей Европе и демонстрировавших преимущества новых моделей машин и автомобилей особой конструкции.