О Сереже Турбинине
Больше всего на свете Сережа Турбинин не любил стареть. Но делал это каждый день. Он пытался вцепиться во что то незыблемое, например, в йогу, но годы ворочали его и несли, и в зеркале появлялись морщины, а в спине остеохондроз. Его по инерции еще называли «молодой человек», но все реже и реже, и то невнимательно, близоруко щурясь, или из вежливости, и Турбинин уже не верил, что он молодой, но все же надеялся, что не старый, и еще способен на проблески. Иногда он размышлял о смысле жизни, но мысли становились похожи на аморфные облака. Или на пену для ванны. Или на мыльные пузыри. И в них почти не было того самого смысла, и жизни тоже не было. В конце концов, Сережа Турбинин признался себе, что не способен долго концентрироваться на чем-то глубоком, а ныряя в глубину, не может достать дна и принести на поверхность что-нибудь стоящее. Он не был стратегом и тактиком он был хреновым. Но приходилось делать вид, что это не так. Каждый день он ходил на работу, лениво, но довольно успешно. И даже его коллеги ничего не знали про мыльные пузыри и про пену. А в соседнем отделе за столиком у окна о Сереже вообще придумали историю, которую Турбинин не знал. Ох уж этот столик в соседнем отделе...И свет от окна, расцвечивающий ее медовые волосы во все оттенки золота, полдня и заката. Сережа по долгу службы заходил сюда примерно два раза в день, и каждый раз получал в подарок полный робкого интереса взгляд, мимолетный как всполох протуберанца, но фиксирующийся в восприимчивом Сережином биополе линией сейсмического толчка. Обычно в ответ Турбинин кивал или улыбался, но потом необъяснимо стремительно уходил в сторону своих должностных обязанностей, прямиком к начальнику соседнего отдела и пускался в обсуждения дел, которые не очень любил, но получал за них зарплату и бонусы. Сережа понимал, что превращение толчков в полноценное душетрясение целиком зависит от его инициативы, но ему нравилось держать столик у окна на расстоянии, ибо вывод любых отношений из вялотекущих орбит нес за собой риски, на которые Турбинин не был готов. А так всполохи-протуберанцы держали нашего героя в тонусе, достаточном для периодического посещения спортзала и некого подобия слежения за собственным гардеробом. Раз в полгода он покупал новые трусы и носки, а из нечастых командировок привозил сорочки и джинсы. И крайне редко позволял себе хорошие штиблеты, которые бы не портила благородная потертость, возникающая от аккуратной, но ежедневной носки. В принципе, вся эта история началась именно из-за Сережиной обуви, а точнее из-за каблука, который однажды решил отвалиться. Это был дождливый весенний день. И кажется вторник. Дождь в будни начисто лишен созерцательно-экзистенциальной основы и в нем романтизма столько же, сколько в дверях какого-нибудь чиновничьего учреждения. Т.е. мало. Т.е. совсем нет. Просто мокро, противно и грустно. И грустно совсем не так как в выходной, когда никуда не нужно спешить и можно долго стоять у окна, наблюдая за миром в растущих лужах. Будничная грусть - это тоска, и она всегда такого буро-зеленого цвета: вроде как весна, но нужно на работу и предстоит сделать кучу дел, никак не связанных со стремлением к счастью. И вся жизнь безусловно проходит. Ее затягивает равнодушный пылесос, гребущий годы, крошки и мечты. А тут еще каблук... Турбинин споткнулся и ощутил в своей поступи что-то неправильное. Пришлось обернуться и обнаружить застрявший в пасмурной слякоти каблук, похожий на оставленную частичку себя. Обидно, что как раз во вторник нельзя было опаздывать - утром намечалась важная встреча, и к ней еще хотелось подготовиться. Вернее, совсем не хотелось, но как бы требовалось... Тем не менее, топать еще метров 500 до офиса в покалеченном ботинке, Сережа не собирался. Благо, за углом на улице обычно сидел сапожник-китаец... вот и сегодня он, нахохлившись, расположился на скамейке со всеми своими нехитрыми приспособлениями для обуви, попавшей в беду. - Ни хао! - вежливо поздоровался Турбинин и протянул китайцу каблук. - Привет! - почти без акцента ответил сапожник. - Вот... - Турбинин снял увечный штиблет и хмуро устроился на скамейке, держа ногу в носке на весу. Китаец кивнул, оценивающе посмотрел на подошву. - Набойка нада? - Нет, только каблук. И мне нужно быстро. Я опаздываю. - Хоросо. Двести рубли... - Да, да, только прошу побыстрее. - Хоросо. Странно, но пауза в маршруте вдруг перестала нервировать Сережу. В конце концов, что случится, если он немного опоздает. Все реки останутся в руслах, а небо - в небе. Дождь когда-нибудь закончится. И жизнь она ведь сейчас, здесь... в этом мокнущем носке, в деловитых манипуляциях гостя из Поднебесной, в девушке под вишневым зонтиком, куда-то бегущей, в чашке капучино, сделанном в соседнем кафе... Мышцы на спине вдруг расслабились, Сережа сделал полный вдох и осторожно выдохнул, боясь потерять ощущение этого сиюминутного бытия. И оно не пропало. Оно по прежнему вилось вокруг скамейки-пристанища под тихое мурлыкающее пение сапожника. Под запах сваренного кофе, под шелест дождя, под «цок, цок, цок» девушки под вишневым зонтиком, куда-то спешащей... - Здравствуйте, Сергей Алексеевич! Турбинин вздрогнул вместе с сиюминутностью и почти увидел, как ощущение мистической близости с жизнью вдруг вспыхнуло и бездымно исчезло. Летящая сквозь дождь девушка под вишневым парусом остановилась совсем рядом и превратилась в ту самую, сидящую за столиком у окна в соседнем отделе. Ее медовые волосы слегка потемнели от влажности, а глаза словно умыла непогода - в них всполохами искрились ясность и вопиющая беззастенчивая сопричастность. Промокший носок был немедленно спрятан за ногу, спину овеяла напряженность, внутри завыла сирена. -Здравствуйте, Елена...э... - Вы не поверите, я тоже Алексеевна, - сиятельно улыбнулась она. - Только можно для вас я буду просто Леной... - Нет уж, - как то интуитивно нашелся Турбинин. - Просто Леной вы для меня не будете. Будете особенной Леной. Боже, что я несу... Какие дешевые банальности. - Хорошо, - так же сиятельно и легко согласилась она. - А что это вы тут делаете? - Да вот, неприятность с ботинком. Каблук потерял. - Турбинин кивнул на китайца, который продолжал невозмутимо заниматься профессиональными обязанностями. - Вы уверены, что это неприятность? - ее сиятельность, наконец, полностью разогнала тучи, и дождь сделал свое последнее «кап-кап». - Уже нет, - не соврал Сережа - Вы что-то сотворили с погодой, не заметили? Она опустила зонтик и посмотрела в небо. - Неужели это я? - Определенно. Сапожник протянул ботинок. -Все. Двести рубли. - Спасибо. Каблук выглядел как новенький. Турбинин суетливо обулся, распрямился и с удовольствием посмотрел на девушку. - Знаете, сегодня кажется прекрасный день! - И правда, - улыбнулась она, и тут же выглянуло солнце. Робкое и невыспавшееся. Оно еще ничего не согрело, но от его обещания стать теплым уже перестало быть холодно. - Нам же по пути, - сказал Сережа и смело подставил локоть. Лена благодарно взяла его под руку, и они, не торопясь, пошли вверх по улице. *** Турбинин резко проснулся. Невесомые обрывки сна, похожие на последние осенние листья мгновенно сдуло ветерком из открытой форточки. Тем не менее, вставать не хотелось категорически, и Сережа изо всех сил пытался сделать вид, что еще спит. Хотя очень хотелось в туалет и, вообще, судя по количеству света из окна, время для пробуждения давно наступило. В конце концов, пришлось сдаться и пошлепать в ванную. Струя была вялой и прерывистой, но Турбинин уже привык... В зеркале после умывания возникла небритая с проседью морда, занимающая основную часть отражающей поверхности. Морда поморщилась и залила себя пеной для бритья. А потом в зеркале появился бритвенный станок, скоблящий запененные щеки. И душ не принес бодрости, только ощущение какого-то пассивного не сна. Субботы Сережа любил примерно до 14.00. После полудня время летело быстрее, и неумолимо приближалось воскресенье - день, отравленный грядущими буднями. А последние часы этого дня казались наполненными каким-то напряженным трагизмом. Он, этот трагизм, сидел где то глубоко внутри и придавал всему, даже вечернему просмотру кино, отблеск нерадостной неизбежности. После выходных у Турбинина всегда возникало ощущение потери. Будто вода протекала сквозь пальцы - руки мокрые, но пустые. Но все это я буду переживать завтра, успокоил себя Турбинин. Сейчас утро субботы, а значит, я наполнен оптимизмом и ослеплен светом свободного времени. Я буду делать все что хочу. Вот сейчас приготовлю что-нибудь вкусное, позавтракаю и поеду гулять с ребенком. Хочу ли я гулять с ребенком? Да хочу. Я соскучился. И дочка тоже скучает по папе, которого видит раз в неделю. А после у меня будет грандиозный романтический вечер. Правда, для грандиозности нужно придумать детали, но предвкушение вполне позитивное. Сергей закрыл глаза и постарался прислушаться к себе. Где то внизу мерно толкалось сердце, вокруг носились фрагменты неоформившихся мыслей, но внутренний голос невнятно молчал. Что в принципе было неплохим знаком того, что шансы у ожидаемого вечера есть. Омлет с крабовыми палочками и луком был восхитителен. Порой, Сережа готовил вдохновенно, на ходу придумывая рецепты, которые подсознательно запоминал во время просмотров кулинарных шоу. Гости к Сереже заходили редко, а если и заходили, угощать он их не любил. Поэт