В действительности сторонники рассматриваемого суждения не понимали своего собственного аргумента. Они сами не могли искренно верить, что людей побуждает к действию только желание наживы, но им казалось, что в условиях имущественного равенства ничто не будет возбуждать интереса людей. Сейчас мы посмотрим, какая имеется в этом доля истины.
Вполне очевидно, что стремление к почету ни в коем случае не устраняется при таких общественных условиях, которые несовместимы с накоплением собственности. Люди, лишившись возможности приобретать уважение соседей или избегать их пренебрежения с помощью одежды и обстановки, направят свою страсть к почету по другому руслу. Они будут стараться избегать упрека в праздности так же старательно, как теперь они избегают упрека в бедности. Сейчас только такие люди безразличны к впечатлению, производимому их наружностью и видом, на лицах которых лежит печать голода и нужды. Но в условиях общества, где все равны, никто не будет знать гнета бедности, и более тонкие склонности души сумеют проявить себя. Поскольку человеческое сознание вообще достигнет, как мы только что показали, высокой степени совершенства, постольку импульсы, приводящие его в действие, будут сильнее, чем когда–либо прежде. Велика будет тогда активность общественного духа. Досуг умножится, а досуг для просвещенного ума это как раз то, что нужно для великих дел, вызывающих признание и уважение. В состоянии спокойного досуга никто, кроме людей самого возвышенного духа, не сумеет существовать, не испытывая жажды почета. Эта страсть, не растраченная по ложным путям в бесплодных блужданиях, будет искать благороднейших выходов и постоянно оплодотворять предприятия, предназначенные для общественного блага. Человеческий разум, который, вероятно, никогда не достигнет предела в совершаемых им открытиях и в собственном совершенствовании, будет развиваться с такой быстротой и такой твердой поступью, которых мы в настоящее время даже не в состоянии себе представить.
Страсть к славе, несомненно, обманчива. Подобно всякой другой иллюзии, и она, в свою очередь, будет распознана и устранена. Это химеричный фантом, который, конечно, доставляет нам некоторое неполное удовлетворение до тех пор, пока мы поклоняемся ему, но который всегда до известной степени разочаровывает нас и не выдерживает испытания опытом. Мы не должны любить ничего, кроме добра, чистого и неизменного счастья, блага для большинства, добра для всех. Сверх этого нет ничего существенного, кроме справедливости, принципа, покоящегося на той единственной предпосылке, что все люди представляют существа одной общей природы и что они имеют право, с некоторыми ограничениями, на одинаковые блага.
Кто из нас утвердит эту идею справедливости, — не существенно, лишь бы достичь ее. Справедливость имеет еще то преимущество, помогающее опровергнуть суждение о правильности приведенных ранее расчетов, что она доставляет единственное прочное счастье тем людям, которые ее соблюдают, и в то же время представляет благо для всех. Слава же не может принести мне пользы, так же как она не может служить добрым намерениям других людей. Человек, действующий из любви к ней, может содействовать общественному благу, но если он и содействует, то путем косвенным и побочным. Слава представляет цель ложную и обманчивую. Если она означает, что обо мне складывается суждение более положительное, чем я заслуживаю, то стремиться к ней порочно. Если же она дает точное отражение моих свойств, то она полезна только в том смысле, что она поможет мне сделать много добра тем людям, которым хорошо известны пределы моих дарований и честность моих намерений.
Жажда славы, укоренившись в душах, сформировавшихся при теперешней системе, часто приводит к еще большим порокам. Себялюбие — это тот плод, который порождается привилегиями. Поэтому когда это себялюбие перестает искать удовлетворения в общественных делах, то оно очень часто суживается до поисков личных удовольствий либо чувственных, либо интеллектуальных. Но этого не может быть там, где уничтожены привилегии. Там не будет условий, потворствующих себялюбию. Тогда всепобеждающее представление об общем благе непреодолимо овладеет нами. Нам не потребуется никаких личных мотивов, когда мы ясно увидим, что наш труд приносит пользу стольким людям в течение длительного периода, когда мы поймем, как связаны причины и следствия в бесконечную цепь, так что ни одно добросовестное усилие не может пропасть даром и должно принести пользу века спустя после того, как сам человек давно сошел в могилу. Это возбудит общее сочувствие и послужит примером для всех.