Должно быть, сомнения отражаются у меня на лице, потому что Сигрун неожиданно для меня улыбается.
— Ну, ты хотя бы не глупая. Это хорошо. Конечно, он увидел бы все, что пожелает, если бы ты его впустила.
Я шумно выдыхаю.
— Расскажи о своих обмороках.
О них я чаще всего не хочу разговаривать, но хотя бы мы отошли от идеи птицы, копающейся в моей голове.
— Они случались всю мою жизнь, — говорю я.
— Ты просила Эрика исцелить тебя? — спрашивает она.
— Да, но он сказал что больное сознание вылечить гораздо, гораздо сложнее, чем больное тело.
— Ты могла бы позволить ему попытаться.
— Могла бы, — неохотно признаю я.
Она хмурится.
— И что, Иггдрасиля ради, тебя остановило? В полете, под водой, на любой возвышенности или в опасном моменте битвы, потеря сознания точно станет смертельным приговором.
Я тяжело вздыхаю.
— Обмороки в любом случае меня убьют, — говорю я.
Она нахмуривается еще сильнее.
— Что ты имеешь в виду?
— Мой недуг смертелен. Так мне сказали в детстве. Однажды я просто не очнусь. Остальные Стражи Одина уже об этом знают, — говорю я, удивленная, что ей об этом не известно, но она по-прежнему хмурится, глядя на меня. Птица машет крыльями, и я застываю, когда он подбирается ближе ко мне.
— Он не проникнет в твой разум, — пренебрежительно говорит Сигрун. Её глаза темнеют, их обычный яркий зеленый оттенок становится таким же, как цвет оперения на спине и хвосте птицы.
Сокол описывает надо мной быстрые круги, и я напряженно смотрю на него, не уверенная в том, что мне делать. Все заканчивается довольно быстро, и Сигрун складывает руки на груди.
— Как я и думала. Мадивия, я — одна из девяти первых Валькирий. Ты знаешь, с какой изначальной целью нас создал Один?
Я киваю.
— Да, вы были девами-воительницами.
Она согласно наклоняет голову.
— Верно. Мы сопровождали души тех, кого считали достойными Вальгаллы, когда они погибали в бою. Способность оценивать души живущих присуща девам-воительницам, и это та же магия, из которой появился Фезерблейд.
Я киваю, слегка задыхаясь.
— Я знаю, что такое обреченные на смерть. Тысячи раз я летала над полем брани, высматривая и ожидая тех, кому было суждено погибнуть. Я чувствую, когда над кем-то висит печать смерти.
Она склоняется вперед, и я перестаю дышать вовсе.
— Мадивия, позволь сказать тебе с абсолютной уверенностью, что на тебе печати смерти нет.
ГЛАВА 28
МАДДИ
— Вы уверены? — шепчу я.
Она кивает.
— Да. Выполняя обязанности, изначально возложенные на меня Одином, я встречала очень многих людей и фейри, которым было суждено умереть от неизлечимой болезни или неизбежного несчастья, и позволь уверить тебя, если что-то здесь и убьет тебя, так это обморок в опасную минуту или собственное неверное решение.
В ушах звенит, и я снова и снова открываю и закрываю рот.
Я пытаюсь осознать то, что она сказала, но от новости о том, что обмороки меня не убьют, кружится голова.
— Значит… целители в моем детстве… они ошибались? — собственный голос кажется мне звучащим издалека.
Сигрун вновь пожимает плечами.
— Не знаю. Возможно, они солгали тебе. В том или ином случае, это не смертельно. Ты просто теряешь сознание.
Она продолжает говорить, но теперь я будто не слышу её слов.
Они не могли солгать мне. Кто может быть настолько жестоким, чтобы сказать кому-то, что тот может умереть в любой момент? Позволить кому-то прожить жизнь, веря в такое?
Должно быть, они ошиблись. Они не могли намеренно мне солгать.
Но ярость от того, что это вообще произошло, ярость от того, что из-за чьей-то ошибки я всю жизнь провела в страхе, заставляет мои руки трястись, а мысли путаться.
— Ты не умрешь, Мадивия, — говорит Сигрун. Я смотрю на нее, пытаясь сфокусироваться. — Это хорошая новость, но ты выглядишь злой.
— Я не умру, — медленно повторяю я.
— Не от обмороков.
Я не умру.
Сигрун вздыхает.
— Полагаю, тебе нужно время, чтобы эта мысль улеглась. Пей чай. Жди здесь, я тебе кое-что принесу.
Время, чтобы мысль улеглась? Сраное время, чтобы улеглась мысль?
Я едва держу рот на замке. Это же Сигрун, лидер Валькирий. Вряд ли будет полезно психануть на нее.
Кроме того, я не на нее злюсь. Только что она сняла с моих плеч непосильный груз жизни в бесконечном страхе.
Я не умру.
Сигрун встает, секунду смотрит на меня и медленно выходит из комнаты.
— Пей чай, — велит она.