Гриша поцеловал ей руку и отказался.
- Я сделаю фаршированную рыбу, слышишь, Гриша? Приходи завтра или послезавтра. Как хочешь, а у меня будет фаршированная рыба в твою честь! блистала Ревекка кипучим гостеприимством.- На сколько ты приехал?
- На полных четыре дня, Ривочка, на четыре дня! - Гриша щедро развел руки.
- Что это - американский стиль? Исчезнуть на полвека, чтобы прилететь на четыре дня! Ты не боишься, что у тебя начнется мелькание? Четыре дня! - Она передразнила его щедрый жест.- Тоже мне птица!
- Орел! - вступился Саул Исаакович. А Гриша хихикал, ужасно довольный выволочкой.
- Но меня не касается, на сколько ты прибыл! - кричала Рива сверху, когда они уже спустились с этажа, а она перегнулась через перила лестничной площадки.-На рыбу чтоб был! Смотри же мне!
Гордый женой, Саул Иссакович повел Гришу к Моне.
Живописнейшей дорогой - через парк, мимо крепости и стадиона, мимо александровской колонны и обсерватории-повел Гришу Саул Исаакович.
Парк зеленел свежо и прозрачно, парк благоухал после дождливых дней под решительным солнцем. И в такой ранний час уже по набережной аллее несколько счастливых бабушек гуляли с внуками и щупло трезвонил трехколесный велосипедик. И в такой ранний час за столом, принесенным кем-то из сарая и ставшим парковым инвентарем, уже играли в домино завсегдатаи: два старичка рыбака, двое неразлучных, садившиеся за домино категорически спиной к морю, бывший ревизор Ai. фининспектор, за вечно тоскливое выражение лица прозванный на улице Униженным и Оскорбленным. А кроме них новый знакомец, мальчик Симбек в госпитальном халате.
- Ты популярный человек,- отметил Гриша, когда еще у дома с ними поздоровались два-три соседа.- Ты очень популярный человек,- повторил Гриша, когда они прошли мимо играющих и оба рыбака, Александр Денисович и Яков Михайлович, приподняли над прокаленными лицами воскресные стираные полотняные фуражки.
- Разве море сегодня выходное? - сказал Саул Исаакович рыбакам и остановился.
- А, пропади оно! - ответил Александр Денисович.
- На пенсии мы, на пенсии!..-добавил Яков Михайлович.
- Какая сейчас рыба?! Где она?!-уныло воскликнул Униженный и Оскорбленный.
А мальчик Симбек в развороченном на голой груди больничном халате крикнул, приглашая к столу:
- Уступлю место, отец!
- Мы тогда не простудились? - сказал ему Саул Исаакович и развел руками: "Сыграл бы, но торопимся".
- Зачем? Ни в каком случае! - осклабился солдатик и стукнул по столу костяшкой.
- Штейман, скажите, а кто с вами, этот шустрый на вид мужчина? - спросил Александр Денисович, остановил игру и улыбнулся Грише.- Похоже, он не с нашей улицы?
Все, кто играл, опустили полные костяшек руки на колени и тоже с интересом посмотрели на Гришу.
- Похоже,- сказал Яков Михайлович,- он даже не из нашего города.
- И даже не из нашей страны,- добавил Униженный и Оскорбленный.
- А что? - вдруг ответил им Гриша без улыбки, задрал брови на лоб, засунул руки в карманы и с силой отфутболил в сторону камешек, то есть сделал почти все, что полагается в подобных разговорах. Не сплюнул через зуб, забыл.
- Вот именно, а что? - сказал Саул Исаакович. И сплюнул.- Я не могу иметь знакомых на других улицах, друзей в других городах, родственников за границей? - И отфутболил другой камешек.
Даже Униженный и Оскорбленный заулыбался. А дитя степей, то..' просто сплющился, смеясь, на венском стуле, казалось, он может задохнуться от смеха.
- А ну выпрямись, суслик, и закутай свой плеврит! - строго, как сыну, приказал СауЛ Исаакович, и Симбек послушно закрыл безволосую смуглую грудь.Палату не переменили?
- Переменили! Вчера!
- Ai.. То-то! Без-зобразие!..-сказал Саул Исаакович, и ему самому было неясно; что же именно безобразие - то, что долго не меняли палату, или же то, что поторопились переменить без его, Саула Исааковича, энергичного вмешательства.
А когда треск костяшек по фанерному столу и кряканье сражающихся перестали быть слышными за кустами цветущей жимолости, когда остался позади парад лиловых ирисов, выстроившихся на клумбах набережной аллеи, и они свернули в боковую, с газоном посредине и в кружевных оборках маргариток по краям, когда самыми громкими звуками стали их собственные шаги по песчаной дорожке и жужжанье невидимых ос, Гриша сделал заявление:
- Я должен тебе сообщить, Суля. Кое-что для тебя приятное,- начал Гриша и посмотрел снизу вверх с тем выражением, с каким другие смотрят сверху вниз. Тон его сделался официальным.-Я имею к тебе долг.
- Я тебе должен? - изумился Саул Исаакович - понял, что будет игра, и с готовностью кинул кость.
- Наоборот! Я тебе!
Официальность соскочила с Гриши, он сунул руки в карманы брюк и заглядывал снизу и сбоку в лицо Саула, глядя хитро и хихикая.-Тебе неожиданное! ь? Сюрприз?
- Любопытно, конечно, Гришенька, но невероятно. Долг? Мне? Нет!
- А! Я так и знал, что тебя заинтересует! Ты считаешь, невозможно? Но так! Я тебе должен немаленькую сумму и уплачу. И уплачу сейчас! И уплачу долларами! Двести долларов - хорошие деньги, как ты скажешь? - Гриша при каждом восклицании подпрыгивал от воодушевления.- И за что я буду давать тебе двести долларов?
- Ты не шутишь?
- Не знаешь, за что? Давай, давай, вспомни!
- Что вспомнить?
- Я люблю сюрпризы!
- Гришенька, мне кажется, ты хочешь сделать мне подарок и придумываешь деликатный способ...
- Сулька, ты не помнишь, как мы купили жеребенка?
- Новости! Я прекрасно помню, как мы купили жеребенка!
- А ты не помнишь, на какие деньги мы купили жеребенка?
- На какие деньги мы купили жеребенка?.. Мы хорошо умели клянчить деньги на весеннем празднике, и после праздника мы купили жеребенка!
- На твои и на мои?
- Нет. На твои и на мои и на некоторую долю покойного Лазаря Заварзяка.
- Лазарь умер?
Игра споткнулась, игра сломалась. Гриша вытащил руки из карманов, Гриша застегнул пиджак, Гриша стал печальным.
- Лазарь умер, Гришенька, что тут странного... За то время, пока ты отсутствовал, про многих можно сказать, что они умерли. Я могу тебе назвать двадцать имен одних только погибших на войне и не остановиться ни разу, чтобы подумать, и не меньше, чем пятьдесят, если хорошенько вспомнить.
- А кто еще, Суля?
- Ну кто. Семка Фрумкин.
- Семка Фрумкин!
- Соня Китайгородская. Вся семья, все четыре брата Волоценко. Давид помнишь Давида? Арончик - помнишь его? Бася и Гитя Го-дович...
- Хватит, подожди! Кто такая Соня?
- Соня? Соня, Шошона - она называла себя Соней! Шошоноч-ка с родинкой, они жили за железной дорогой, возле пруда, вспомнил?
- Нет, не знаю...
- Как тебе не стыдно! Она дружила с Ревеккиными сестрами! Соня, ну? Смугленькая, низенькая, дом у них был под зеленой крышей...
- Нет, не помню...
- Ах, нехорошо, что ты забыл Соню!..-Саул Исаакович расстроился - Соня ему когда-то нравилась.
- Да, да... Когда умер Лазарь?
- Не так давно, Гриша.
- И отчего он умер, Суля, от болезни?
- От сердца, Гриша.
- Сейчас на всей земле умирают от сердца или от рака. Но от сердца больше. В Советском Союзе тоже так?
- В Советском Союзе также.
- О, да, да! Везде так!..
И тут как назло плоский и ленивый голос прокашлялся на весь парк по радио и просчитал:
- Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь. Гриша остановился и испуганно-вопросительно посмотрел на Саула.
- Восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один,- считал голос, как на некой мистической, зловещего значения перекличке.
Гриша чуть-чуть изменился в лице. Он прислушивался не то к считающему, не то к самому себе, скосив сердито глаза на то место на груди, где из кармашка торчал малиновый платочек.
- Зачем он считает? - тихо спросил он.
- Это? Чинит радио. Нас не касается, что ты так разволновался? Гриша, тебе, кажется, нехорошо?
Гриша выдернул из кармана брюк малиновый же, с широкой золотой каймой платок, изумительного звонкого цвета, красивый платок, у нас таких не делают, и обтер слегка вспотевшую лысину и немножко побледневшее лицо. Из другого кармана вынул узенькую оранжевую коробочку и съел из нее оранжевую таблеточку.