После неожиданно агрессивной реакции прохожего я не хотел веселиться и веселить. Больно сознавать, как люди расплатились за доброту! Душевная боль отзывалась в боку. Рана ныла каждый раз, когда я пытался пошевелиться. Из свезённой кожи слегка сочилась кровь. Прохожие, соответственно своему названию, проходили мимо. Я же не мог справиться без посторонней помощи. Чтобы обратили внимание, начал скулить. Очень громко, чтобы люди заметили, вылечили, выходили. На мой зов откликнулся человек в длинном тёмном костюме. В ближней руке он держал конфетку, а в той, что за спиной — большой сачок. Я не понимал, чего хочет мужчина, но слепо доверился запаху сладостей. Сачок взвился в воздухе. Меня посадили в машину. Путь был не близким. Спустя долгое время автомобиль притормозил. Мужчина достал меня беспомощного, чем-то уколол и я уснул. Дальше меня ждала небольшая бетонная комнатка размером метр на метр. Стены помещения были плотно придвинуты друг к другу. Пространства еле хватало, чтобы повернуться. Спать приходилось калачиком — когда вообще приходилось. За решёткой располагались аналогичные узенькие комнатки. Подо мной, надо мной, с разных сторон — везде — стояли клетки. Их было невероятно много. От удивления я поднял уши.
— Что это за «штука» у меня на ухе? — я вскрикнул от удивления.
— Бирка. Такой вот пластиковой клипсой отмечают всех безопасных для человека бездомных животных, — спокойно ответил мохнатый пёс из клетки напротив. — На ней указан твой личный номер и количество приводов в приют. Вдруг ты сбежишь, тебя выпустят, ну или ещё чего-нибудь случится.
Мой новый знакомый был огромен. Космы свисали практически до пола. Из-под густой шерсти проглядывались только глаза, нос, иногда — розовый язык. Пёс имел жуткие сточенные клыки, потому что не бросал надежду когда-нибудь сбежать и отчаянно грыз прутья решётки. В приюте его звали Кузькой. Экзотическое прозвище, как я выяснил позже у самого Кузьмы, он получил от бывших хозяев, которые были украинскими дипломатами. Возможно, мой новый друг врал, но мне невероятно нравилось общение с ним.
— Расскажу тебе историю о моём приятеле Джеке. Мы знали друг друга ещё щенками, а недавно он умер. Джек не дожил до своего тринадцатилетия всего пару месяцев. Я узнал о смерти старого друга от знакомого языкато-слюнявого шарпея, который ежедневно приходил метить его забор. Мы с Джеком познакомились при схожих условиях. Старый пройдоха никогда не выходил гулять — только дружески полаивал из-за забора. Дни были не очень сытыми, но спокойными. Собак отлавливали не так безжалостно, как сегодня. Я тогда повадился ходить к одной мясной лавке. Каждый уик-энд хозяин магазина, добродушный тучный ирландец, раздавал бездомным псам свиные сосиски. Это вкуснейшее мясо с нежными вкраплениями сала под тонкой пищевой плёночкой неприлично сводило меня с ума. К слову, несколько лишних килограммов я смог сбросить, когда перебежал в Сан-Франциско, поближе к морю. Сосисок, как и складок на животе, много не бывает! Чтобы накопить большие запасы, я начал агитировать всех знакомых бездомных собак бегать со мной. Им доставалось пара сосисок, из которых одна в качестве налога за хорошую идею вычиталась в мою пользу.
В одну из вечерних встреч с Джеком я рассказал о своих «сосисочных приключениях». Я подумал, если он захочет побегать с нами, наверное, будет есть меньше всех — он домашний пёс на регулярном питании. Знаешь, что он мне ответил? Джека никогда не отвязывали от цепи, а о существовании сосисок он даже не слышал. Хозяйка каждый день неизменно кормила его кашей и чёрствым хлебом. Вникни: пёс ни дня своей взрослой жизни не провёл на свободе; единственным деликатесом, что он пробовал, было материнское молоко. Я же изучил пол мира и имел возможность наслаждаться объедками из помоек самых изысканных ресторанов. Джек никогда не выл о своей участи — каждый день у него была любящая хозяйка и нелюбимая каша. Я завидовал и буду завидовать бедолаге Джеку. Мне не нужна свобода, если однажды её нельзя добровольно променять на любовь твоего человека. Понимаешь? Конечно же, я ничего не понимал. Родившись, я был предоставлен улице, и считаться с мифической семьёй никогда не приходилось. Я не был хорошим мальчиком.