Моя дочь верила в магию. С трепетом смотрела на все те сценические трюки, которые я искусно исполнял перед зеваками. Когда мы оставались наедине, просила научить хотя бы самому лёгкому — пускать «колдовскую пыльцу» другим людям в глаза. Дубовая магическая палочка в руках и публика буквально замирала от одного движения. Сказка, что я показывал людям, в какое-то время была реальнее самой реальности. Теперь же после побега от солдат и без того большие глаза дочери наполнились слезами и разочарованием. Девочке просто-напросто не верилось, что такой великолепный маг не смог взять силу природы и направить её против обидчиков. Сбить стражников огненным шаром, создать бурю, обрушить на них стену воды или разверзнуть под ними землю… Она взахлёб перечисляла все магические способы, которыми я мог бы победить врагов. Она верила в меня. «Верила», ведь догадывалась, что я ни на что такое в реальности не способен.
Был ли я хорошим отцом? Люди говорят, что любящий родитель имеет ласковое прозвище для своего чада. Я помню каждое нежное слово, коим нарекал свою дочь. Тогда я хороший отец. Жаль, что кроме слов я мог показать близкому человеку лишь слабость и эгоизм. Взять ответственность оказалось куда легче, чем пронести её по всей линии жизни.
Не нужно быть волшебником, чтобы видеть будущее: несчастье повторилось. Однажды мы с дочерью собрались на большое выступление в столицу. Постоянно перебиваться случайными подработками, скитаясь от деревни к деревне, было невозможно. Ворота столицы одинаково открыты как для хлеборобов, так и для шутов. Люди тянулись со всех районов города, чтобы увидеть волшебное представление. Маленькие дети волокли за руки утомлённых работой родителей; глашатаи и церковники прерывали свои речи, и, молча открыв рты, наблюдали за происходящими чудесами; стражники сошли с назначенных постов и заняли первые ряды у сцены. Казалось, произошедшее событие в лесу там и осталось. Первый номер публика встретила на ура, и я позволил представлению набрать обороты. Я жонглировал огненными шарами и тушил их о голые ладони.
На моменте, где я начал подбрасывать кольца и ловить их головой, люди взволновались сильнее обычного. По толпе пошли перешёптывания. Понять, что происходит, было невозможно. Вперёд выдвинулся глашатай, верный глас короля, а с тим верный глас божий. «У него нимб на голове — богохульник!» — воскликнул старик. «Это не нимб, а корона. Он хочет свергнуть властителя!» — заявил второй. Городской священник крикнул: «Чернокнижник!» Недовольные возгласы звучали отовсюду. Эпилог заключил начальник королевской стражи: «Да, Его Высочество управляет королевством искуснее, чем самый искусный извозчик управляет телегой. А эти бродячие циркачи только и могут, что её раскачивать!» Слов строгих, как закон, оказалось достаточно для моего ареста. На секунду все звуки стихли. Дальше был слышен только лязг мечей, вынимаемых из ножен. Стражники бросились на меня. Женский крик, детский плач. Лейтмотивом шла речь глашатая, успокаивающего разбегающихся людей: «Только король знает, куда вести эту телегу, только один король!» Я старался даже взглядом не выдать местоположение дочери. Мне удалось лишь увидеть её спину, скрывшуюся в сплетениях ног горожан. Воспользовавшись всеобщей паникой, ей удалось сбежать из города.
Я смотрел в эти исступлённые войнами лица стражников и вспоминал, где раньше мог видеть этих людей. Вспоминал, не считал ли я их раньше братьями по оружию, когда юношей пил и закусывал у походного костра. Громкий смех солдат пробудил во мне воспоминания о кровавых сценах убийства. Когда-то король погнал сотни мужчин войной на соседнее королевство. Те страшные дни можно было разглядеть разве что в шрамах на лицах людей и выбоинах на городских стенах. Война осталась далеко позади, однако люди не перестали сражаться за корону. Они влачили ностальгию по войне не только в ножнах, но и под шлемами. Кто убивает дракона — становится драконом, кто убивает короля — королём, я всегда мечтал только оставаться собой настоящим… Решение было очевидным. Я убил себя медленно, внимательно наблюдая за происходящим в мире ужасом, и сложил оружие. Это была не моя война. Моя дочь истинно любила своего отца, ведь позволила ему не воевать.