— А, молодой человек! Забыл вашу фамилию.
— Бредихин.
— Вы пришли как раз вовремя. В Симферополь приехал и остановился в гостинице «Европа» известный искусствовед, некто Мейерхольд.
— Тугендхольд! — поправил его секретарь.
— Яков Александрович? Знаю его.
— Какой молодец? Вы слышите, бандиты пера: человек только что вошел — и уже такие успехи. Смотрите и учитесь.
Леське поручили взять интервью, но часы показывали уже половину третьего, и он побежал в студию Смирнова.
Открыла ему горничная.
— Вы к кому?
— К художнику Смирнову.
— Он сейчас занят. А вы по какому делу?
— Я натурщик.
— А-а! Войдите в эту комнату. Можете не стучаться: там ателье.
Леська вошел и увидел человек десять учеников, которые сидели за маленькими мольбертами и писали обнаженную натуру. Натура эта спокойно сидела на эстраде, но, увидев Леську, вскрикнула и убежала за ширмы.
— Что такое? В чем дело? — раздраженно закричал Смирнов.
— Это мой знакомый,— прозвучал из-за ширмы девичий голосок.
— Ну и что? Ваш знакомый — такой же натурщик, как и вы. Немедленно сядьте на место.
— Не сяду.
— Я требую, чтобы вы немедленно продолжали работу. Стыдиться надо уродства, а не красоты, а вы так прекрасны, что даже не смеете ходить в одежде.
— Но ведь Леська — мой знакомый,— снова пролепетал голос, на этот раз очень жалобно.
— Сие нас не интересует.
Шелк на ширмах зашевелился, и на эстраду вышла обнаженная Муся Волкова.
— Здравствуй…— сказала она Леське, глотая слезы.
— А вы, студент, идите за ширмы и раздевайтесь до трусов. Когда девушка выйдет, вы войдете. И кстати, в следующий раз приходите в три, а не в без четверти три.
Где-то часы пробили три.
За ширмами на табурете лежало белье и платье Волковой.
«Что могло случиться? — думал он.— Почему Муся пошла в натурщицы? Неужели у отца нет возможности посылать ей на жизнь?»
— Юноша! Можете войти.
Леська выступил из-за ширм, а Муся, низко склонив голову, пробежала мимо него и скрылась. Елисей занял место на стуле, нагретом ее теплом. Сердце его вздрогнуло, но он тут же подумал об Алле Ярославне и сосредоточился на молодых бездарностях, которые принялись разделывать его под орех.
«Зачем Смирнов с ними занимается? — наивно подумал Леська.— Неужели он не видит, что из них ничего не получится?»
Минут через пять Муся вышла из-за ширм в элегантном сером костюме и, постукивая каблучками, быстро пошла к выходу. У дверей она оглянулась на Леську и, отчаянно кивнув ему головой, исчезла.
«Кивнула все-таки»,— удовлетворенно подумал Леська и тут же заставил себя вспомнить об Алле Ярославне: он не хотел ей изменять даже мысленно.
Тугендхольда он не дождался. Сидел в вестибюле гостиницы часа два, но искусствоведа все не было. Черт его знает, где этот старик ходит. Елисей, который снова получил от художника двадцать керенок, опять пошел в кафе «Чашка чая», съел яичницу с ветчиной и две порции хлеба. Но сколько ни ел, а Шокарев все не попадался. Пойти в адресный стол? Но навестить Володю в его гнезде Леська не смел: отец, конечно, вернулся из Генуи, и неизвестно, как он отнесся к истории с пароходом «Синеус». Может, еще и выгонит взашей?
К вечеру снова пошел в гостиницу «Европа». Тугендхольд лежал в постели: ему нездоровилось. Но Леську он принял и ответил на все вопросы: он думает поселиться в Симферополе до взятия Петрограда, он намерен издать книжку о Пикассо и прочитать ряд лекций по истории живописи.
— А вы чем живете? В газете работаете?
— Да. И, кроме того, я натурщик.
— Вот как! Это с моей легкой руки? Где же вы подвизаетесь?
— У художника Смирнова.
— Смирнов? Гм… Не знаю такого. Боже мой! Леся! Вы у меня натурили целый месяц, а я вам не уплатил ни копейки. Вот. Пожалуйста. Возьмите.
— Что вы, что вы, Яков Алексаныч…
— Возьмите, иначе не смейте показываться мне на глаза.
Тугендхольд сунул Леське сто керенок.
— Вы заслужили большего, но у меня больше нет. Зато я подарю вам рисунок Пикассо. Не репродукцию, а рисунок. Дайте мне во-он ту папку.
Это был портрет Тугендхольда, сделанный одним росчерком пера. Тугендхольда на портрете не было, но был превосходно разработанный план его лица.
— Изумительно…— прошептал Леська и выбежал на улицу, прижимая к груди эту драгоценность.
Трецеку интервью понравилось. Он похвалил Леську и пустил его материал в воскресный номер, приказав достать репродукцию с какого-нибудь пикассовского шедевра: газета даст клише.