— Ну-ну, танцуй, танцуй.
Муся повернулась к Елисею:
— Почему ты не пришел в студию вовремя? Избегаешь меня?
— А тебе не все равно?
Муся не ответила.
— Э, да вы ничего не пили! Обидно. Ну-ка, репетатум! — воскликнул Шокарев и снова налил шампанского в свой фужер.
— Мальчики, пьем!
— Как приятно, что ты меня тоже называешь мальчиком,— сказала Муся.
— Почему приятно? — спросил Елисей.
— Да так. Вероятно, каждой женщине хочется быть мужчиной.
— Только не такой красивой женщине, как ты,— галантно отозвался Володя.
Приятели чокнулись и выпили. На этот раз без тоста.
Вышли из кафе на улицу. За всех заплатил Елисей, не позволив Шокареву даже вынуть бумажник.
— Ладно! Сколько раз ты платил за меня, позволь уж и мне хоть один разочек.
Двенадцати еще не было,— значит, магазины открыты. Леська, предоставив Шокареву проводить Волкову, начал прощаться.
— Володя! — сказал он вдруг.— А почему бы тебе не жениться на Мусе? Она ведь такая прелесть.
— А почему не женишься ты?
— А чем я буду ее кормить?
— Одна сваха,— очень спокойно сказала Волкова,— одна сваха задумала выдать замуж дочь бедного портного за графа Потоцкого, но для этого девушке, которая была еврейкой, пришлось бы перейти в католичество. Сваха долго уговаривала родителей и наконец добилась согласия. «Половина дела сделана,— подумала сваха.— Теперь остается уговорить графа Потоцкого».
— Извини, Муся, но мы ужасно пьяны.
Елисей сбегал в магазин, купил большой кусок свиного сала и, придя домой, тут же заменил им кирпичишко господина прапорщика. В эту ночь спал он с великим наслаждением и чистой совестью, а утром, пригласив Акима Васильевича, задал пир. Поэт тоже не остался в долгу и притащил горчицу.
Сытость предрасполагает к доверию и откровенности. Леська рассказал о Мусе Волковой. Старик насторожился.
— Боюсь, как бы вы в нее не влюбились, Елисей.
— Это исключено.
— Заклинаю вас! Во-первых, вы не смеете соблазнять бедную девушку. А во-вторых, мы упустим Аллу Ярославну.
В университете Леська подошел к приват-доценту Карсавиной. И опять в нем возникло ощущение, какого давно не было: точно это не он вручал свое ошалелое письмо, а кто-то другой.
— Вот,— сказал Леська и положил конверт на кафедру.
— Не густо,— засмеялась Алла Ярославна.
Леська ничего не ответил и отошел. Он видел, как она повертела в руках конверт и, недоуменно поведя бровями, опустила его в портфель, как в почтовый ящик.
«Что я сделал?! — подумал в ужасе Леська.— Боже мой, что я сделал? Это непоправимо!..»
— Ну, что? Разыскал Шокарева? — спросил на улице Еремушкин.
— Разыскал. Оказывается, он служит в Осваге.
— Ну? Вот это здорово! Это ты молодец! Сказал он что-нибудь?
— Говорит, что белые взяли Тулу.
— Врет. А еще что?
— А еще Мамонтов прорвался к Тамбову.
— Это правда.
— Слушай, Еремушкин. Когда тебе нужно, ты являешься в университет. А я куда пойду, если захочу тебя видеть?
— Это вопрос,— раздумчиво сказал Еремушкин.— Это не так просто — дать явку. Но ты прав. Должен же ты меня информировать, если что срочное. Я сообщу своим, а дня через три-четыре заявлюсь сюда.
За время отсутствия Еремушкина ничего особенного в Леськиной жизни как будто не произошло. Однажды прапорщик Кавун явился на кухню и, показывая сало и тряпочке, изумленно заговорил:
— Лежало оно за ставней и разбухло. Но как!? Было два фунта, а теперь с гаком, а гаку тоже не меньше полфунтика. Чудеса!
— Чем же это плохо? — спросил Аким Васильевич.
— А черт его знает! Боюсь его есть.
— А вы отдайте студенту: он переварит и железо.
Прапорщик вернулся в свою комнату и снова ткнул сало за окно.
Став любимцем публики, Леська делал полные сборы и хорошо зарабатывал. Под ним ложились даже солидные борцы, тот же Марко Сватыно, который тянул около семи пудов. Когда Елисей смущенно заметил Мишину, что это в конце концов жульничество, арбитр очень резко оборвал его:
— Ты, Бредихин, в мою коммерцию не лезь. А вообще говоря, в цирке борьба — не спорт, а театр. У тебя будет одна ничья с Даудом, а положит тебя «Черная Маска».
— Кто же это? — с неудовольствием спросил Леська.
— Чемпион мира Чуфистов. Он сейчас в Алуште, но я его вызову.
Леськино положение в чемпионате нисколько не волновало остальных бойцов: благодаря «Студенту Икс» они получали высокий гонорар и оставались вполне довольны. Недоволен был один Стецюра. Однажды в борьбе с Елисеем он получил задание проиграть на десятой минуте. Леська, великолепный в своем белом трико, легко работал со своим противником, не подозревая ничего плохого. И вдруг во время особенно изящного пируэта очутился на обеих лопатках: Леська играл, а Стецюра боролся всерьез. Как это объяснить публике, которая дико свистела от разочарования?