— Вот это замечательно! — воскликнула Вера Семеновна.— Вот за это вам великая благодарность! Вы не представляете, как в Евпатории трудно с медициной.
Прощаясь, атаман поцеловал Карсавиной руку и сказал:
— Вы удивительно похожи на мою жену! Просто удивительно!
У Карсавиной появилась новая сестра — Нина Павловна, присланная атаманом. Сам Африкан Петрович навещал Аллу Ярославну довольно часто, и когда после сессии из Евпатории вернулся Абамелек-Лазарев, он не мог не обратить на это внимания.
— О чем же с тобой говорил этот представитель казацкого рыцарства?
— Так. Ни о чем.
— Ну как это «ни о чем»? Что-нибудь же изрек?
— Сказал, что я очень похожа на его жену.
— На жену? Так-таки и сказал?
— Да.
— Ах, мерзавец! Как он смел! Да я на порог его не пущу!
— А что в этом такого?
— Как «что»? Если б он сказал, что ты похожа на его сестру… А то на жену! Этим он уже входит с тобой в какие-то интимные отношения…
— Ну, что ты, Артемий? Леся! Дайте мне, пожалуйста, градусник.
— Почему Леся? Разве я не могу?
— Можешь. Но ты будешь долго искать, а он уже все тут знает.
— Ах, «уже знает»! И часто ты просишь его об этих пустяках?
— Часто. Он бывает здесь почти ежедневно.
— Но ведь у тебя есть Нина Павловна!
— Она у меня совсем недавно.
Абамелек-Лазарев воззрился на Леську и произнес лекторским тоном:
— Однажды за какие-то грехи Зевс покарал Геркулеса: он повелел ему стать рабом лидийской царицы Омфалы и выполнять женскую работу.
— Ну, работа у Леси не всегда женская. Иногда он носит меня на руках.
— Как это понять?
— В самом буквальном смысле.
Артемий Карпович вышел на балкон.
— Зачем вы его дразните?
— Ничего. Пусть привыкает. Уж очень ревнив.
Елисей решил больше не ходить к Алле Ярославне. У нее сестра, приехал муж, она уже не одинока, не беспомощна. Конечно, было бы полезно бывать в обществе атамана, но Африкан Петрович едва ли станет часто навещать Карсавину при супруге.
На всякий случай Елисей пошел на мельницу и вызвал Еремушкина.
Мастер с запыленными волосами поднялся на второй этаж. Елисей стал ждать в небольшом помещении, где кости перемалывались в костяную муку — фосфат. Из большого чана где-то под потолком мослаки, цевки, ребра, бабки проскакивали на кожаный пасс, который доставлял их в барабан, откуда они высыпались уже в мешок в виде муки. Леська равнодушно наблюдал за этим движением и думал о словах Богаевского. И вдруг из чана выпрыгнул человеческий череп и медленно поехал вниз вслед за мослаками. Был он очень величав и философичен. Судя по его коричневому тону, он принадлежал какому-нибудь скифу или гунну.
Мастер дотронулся до Леськиного плеча:
— Вас требуют наверх.
— Смотрите,— сказал Леська.— Человеческий череп!
— Ну и что? — ухмыльнулся мастер.— Перемелется — мука будет.
Леська побрел на второй этаж. Еремушкин и Шулькин стояли у раскрытого окна и напряженно вглядывались в даль.
— Посмотри в окно,— сказал Леське Еремушкин.
Елисей взглянул и увидел вдали белый лагерь, белый, точно стая лебедей.
— Казаки… Донцы и Зюнгарский калмыцкий полк. Можешь нам что-нибудь про них рассказать? — спросил Шулькин.
— Про них не могу, а вообще…
Елисей доложил об ультиматуме де Робека и о комментариях Богаевского.
— О-о! Вот это находка! — тихо и значительно сказал Еремушкин.— Конечно, в Москве догадаются и без нас, но у тебя факты, Бредихин. Молодец!
Лето было в разгаре.
Леська изнемогал в своем студенческом костюме, а купить что-нибудь более легкое не мог. Но у деда в сарае лежал парус № 7, шедший на кливера рыбацких лодок. Это был самый тонкий номер паруса. Елисей бросил его в море, вычистил песком и высушил на солнце. Парус побелел. Тогда Леська отнес его к портному, и тот сшил ему штаны и рубаху с обрезанными по локти рукавами. Рубаха заправлялась в брюки и торчала на плечах, как рыцарские латы. При студенческой фуражке костюм имел почти приличный вид.
К Алле Ярославне Леська по-прежнему не ходил, но не мог же он не бывать в «Дюльбере». К тому же стало известно, что приехал Тугендхольд.
Когда Елисей посетил Якова Александровича, искусствовед сидел на полу во фланелевой жилетке и раскладывал вокруг себя цветные репродукции. Одна из них бросилась Елисею в глаза: совершенно голый, очень смуглый мужчина, похожий на дьявола, впился поцелуем в уста обнаженной женщины. Тело ее поразило Леську: оно было таким нежно-розовым, таким воздушным, какого, наверное, в жизни никогда не бывает, но от этого казалось еще более женским, невыносимо женским…