— При вас находились муж, и сестра, и атаман. Зачем еще тут я?
— Много званых, мало избранных.
— Неужели я избранный? — бестактно спросил Леська.
— Это я так, из Евангелья,— неопределенно ответила Карсавина, и голос ее прозвучал суше.
Потом появилась Вера Семеновна. Она позвонила атаману и вызвала сестру. Та сделала укол и ушла.
— Подумайте, Леся,— шепотом заговорила Вера Семеновна, чтобы дать больной уснуть.— Пять дней назад у нас испортился движок, который подавал воду в резервуар. Я наняла двух казаков, чтобы они качали вручную. Они покачали-покачали, а теперь ушли. Завтра в гостинице нечем будет умываться. А у нас Врангель.
— Наймите меня,— сказал Елисей тоже шепотом.— Я как раз сейчас ищу работы.
— Он не справится,— сквозь сон пробормотала Карсавина.
— Справлюсь!
— Да, но ведь два казака…— сказала Вера Семеновна уже погромче.
— Ну и что? Если они вдвоем работали, допустим, шесть часов, то я один буду — двенадцать. Простая арифметика.
— Гм… Попробовать, пожалуй, можно. Тем более что выхода у меня нет: завтра нечем будет умываться.
— А сколько вы платите?
— Триста. Я всегда плачу триста,— сказала хозяйка.
Елисей подумал о том, что за Карсавину из филантропии она готова была платить ему пятьсот. Но за настоящую работу торговалась. Но Леська, конечно, не стал спорить и согласился на триста.
Из комнаты Аллы Ярославны он тут же спустился в погреб, разделся до трусов и взялся за рычаг. Ушел он домой в два часа ночи, а в шесть утра снова стоял за рычагом.
В полдень к нему сошла Вера Семеновна и принесла стакан чаю и сладкую булку. Пока Леська ел, она глядела на него и причитала:
— Лесенька… Милый… Вы побледнели за то время, что вы тут…
— Нет, Вера Семеновна. Это вам так кажется: просто здесь темно.
Елисей ежедневно работал в подвале от девяти до двенадцати дня, потом бежал на пляж, бросался в море, опять возвращался к рычагу и работал до четырех. Для резервуара этого было вполне достаточно. Затем Елисей уходил домой обедать, а в шесть часов являлся на дежурство к Алле Ярославне.
6
Однажды во время купания Елисей увидел на пляже прапорщика Кавуна.
— Что вы делаете в наших местах? — спросил Леська.
— Приехал с донесением к генералу Кутепову.
— Ого! И тем не менее вы все еще прапорщик!
— Скоро представят к подпоручику.
— Поздравляю. А как там наш Аким Васильич? Что поделывает?
— Арестован ваш Аким Васильич.
— Как арестован? За что?
— За большевистскую агитацию. Вот посудите сами — стишки.
Два ворона
(Почти по Пушкину)
— И за это его арестовали?
— А что? Разве мало этого? Барон Врангель пишет в воззвании буквально следующее.— Тут Кавун, как первый ученик, отчеканил наизусть знаменитую фразу:
— «Мы боремся за то, чтобы каждый честный человек мог свободно высказывать свои мысли». Понятно? «Боремся» сказано, чтобы «каждый» — сказано. А ваш приятель пишет стишки о том, что якобы наша цензура стремится запретить все! Как это называется?
— Понимаю. Это, конечно, вы подвели его под статью, а может быть, и под виселицу. Вы лично!
— Не опровергаю,— самодовольно ухмыльнулся Кавун.
Леська опрометью кинулся к Алле Ярославне. У нее сидела Вера Семеновна.
— Как?! — удивилась хозяйка.— Вы не в подвале?
— Вера Семеновна! Дорогая! Арестован честный старик — Аким Васильевич Беспрозванный. В Симферополе. Алла Ярославна его знает. И подумайте, за что? За пустяковое стихотворение. Вот оно! Я его запомнил…
Леська взволнованно прочитал «Двух воронов».
— Этого не нужно было писать,— холодно заметила Вера Семеновна.
— Конечно, конечно! Но за это арестовывать?
— Леся прав. Старик действительно полон обаяния, хотя и чудаковат.
— Хорошо,— сухо сказала Вера Семеновна.— Я займусь вашим сумасшедшим старцем. Как его, вы сказали?
— Аким Васильевич Беспрозванный.
— Беспрозванный… А вы, Леся, ступайте работать, иначе сорвете мне завтрашнее утро.
В четыре Леська снова был у Карсавиной:
— Ну, как? Что-нибудь сделано?
— Все сделано.