Но костюма Леська все же не заказал. Так и ходил по городу на всех парусах.
Жара стояла небывалая. Море было теплым, как ванна, и приходилось довольно долго шлепать по воде, чтобы почувствовать прохладу. Но на берегу в больших цинковых самоварах кипятились кукурузные початки. Рядом на табуретках стояли тарелки с крупной серой солью. Елисей купил один и побрел по улице, грызя янтарные зерна и высасывая сахарную сердцевину из кочана. Навстречу шло немало людей, которые также грызли кукурузу и тоже не видели в этом ничего предосудительного: Евпатория — город южный, и жизнь там протекает на улицах. И вдруг возникло лицо Шулькина.
Они пошли рядом, держа у зубов длинные желтые початки, точно играли на золотых флейтах.
— Есть большое дело.
— Интересно.
— Пошли в купальню.
Юноши заняли вдвоем один номер. Пол в номерах был сквозным, меж досок хлюпала тяжелая зеленая вода, а мокрое дерево пахло всеми устрицами на свете.
Выйдя на открытые террасы, Елисей бросился с перил в море, Шулькин нырнул с лесенки, потом они встретились, заплыли за ограду и здесь легли на спину.
— Наши партизаны,— начал Шулькин,— набрали силу. У них теперь три полка: Симферопольский, Феодосийский и Карасубазарский. Они отвлекают на себя беляков с Перекопского фронта. Ты понимаешь, как это важно для Красной Армии? Фрунзе обещал Ленину взять Крым к декабрю. Партизаны помогают командарму, а мы должны помочь партизанам.
— Понимаю.
— На том самом месте, где стояли казаки,— продолжал Шулькин,— теперь концентрационный лагерь. Туда пригнали пленных красноармейцев. Это остатки разбитого конкорпуса Жлобы. Что беляки думают с ними делать, не знаю, но мы получили задание спасти красноармейцев и перебросить к партизанам.
— Ты мне это так говоришь или со значением?
— Понимай как хочешь. Если не лежит к такому делу сердце, откажись. А вообще говоря, ты мог бы нам помочь.
— Чем?
— Мы про тебя все знаем. Например, то, что ты ходил в Саки к одной крестьянской девушке…
— Она утонула.
— Да, но родители живы?
— Живы.
— Вот они-то нам и нужны.
Леська перевернулся на бок и жадно всматривался в Шулькина.
— Нужно, чтобы ты поселился у них, как будто станешь лечиться в сакской грязелечебнице. Понимаешь? А на самом деле через тебя мы будем отправлять пленных политруков куда-нибудь в Отузы.
Они лежали на мягкой широкой волне, как на прохладных простынях. Время от времени Шулькин подымал голову, чтобы лучше слышать реплики Елисея, от этого тут же тонул, снова вскарабкивался на волну и снова отлеживался, расставив руки для равновесия.
— Ну как? Соглашаешься? Денег на расходы мы тебе, конечно, дадим.
Леська думал об Алле Ярославне.
— Конечно, если ты боишься, тогда не надо.
— Боюсь, но не белогвардейцев.
— А кого же?
— Родителей этой девушки. Ведь она утопилась из-за меня.
— Ах, во-он что! Я тебя понимаю. Я бы тоже боялся. В таком случае нет разговора.
— Я поеду в Саки!
Когда Елисей рассказал Алле Ярославне о новом задании, она спокойно произнесла:
— Я запрещаю тебе это делать.
— Как запрещаете?
— Ты, кажется, считаешь меня своей женой?
— Да.
— Ну, так жена твоя тебе это запрещает.
— Но почему?
— Тебя арестуют, а Богаевского с нами нет. Апеллировать не к кому.
— У меня такая ничтожная роль, что едва ли меня схватят.
— Но если роль так ничтожна, пускай ее исполнит кто-нибудь другой.
— Другому нельзя: у меня связи.
Пауза.
— Сколько дней может продлиться операция?
— Не знаю. Но, во всяком случае, дело затяжное.
— Значит, я останусь одна?
— Я буду наезжать: это ведь всего 16 верст от Евпатории.
— А если твое незримое начальство тебе этого не позволит?
Леська молчал.
— Молчишь? Борешься между любовью и долгом? Решаешь проблему Шиллера?
Елисей молчал.
— Ну, что ж. Решай. А я в сторонке подожду.
— Алла! Дорогая! Неужели вы не хотите понять…
— О чем ты? Я все понимаю.
— Я люблю вас, Алла!
— Благодарю. Глубоко тронута.
— Вы иронизируете?
— Нисколько. Но ты думаешь только о себе.
Леська молчал.
— Ну как? — спросила она после паузы.— Принял какое-нибудь решение?
— Я ничего не решал… Я пришел к вам, чтобы сказать, что я еду.
— Но ведь я прошу тебя не ехать.
— Не могу.
— Несмотря на мою просьбу?
— Да.
— Молодец. Уважаю тебя за это. Ступай, закрой дверь.
Леська кинулся к двери, захлопнул ее и собирался повернуть ключ.