Без звонков и свистков состав двинулся снова. Вагон был в щелях. Ветерок гулял по нему как хотел.
— Холодно,— сонно сказала молоденькая цыганка Настя.— Надо спать в обнимку.— Она крепко обняла Леську и прижалась к нему всем телом. Леська боялся шевельнуть пальцем от испуга и счастья. Вскоре девушка заснула. Потом отвернулась от него и разметалась.
«Что такое женщина? — думал Леська.— Почему с ней так хорошо? Они еще ничего для меня не сделали, никем для меня не стали. Но все мои горести, весь этот камень под грудью вдруг рассосался, как в крутом кипятке камешек соли. Откуда во мне эта тихая радость? Какое я имею на нее право?»
Поздно ночью остановились на какой-то станции. Настя растолкала Леську:
— Пойдем, проводишь меня до ветру. А не то сторож поймает, целовать начнет.
Леська хоть и спросонья, но восторженно повиновался. Настя залезла под вагон, а Леська стоял на страже. «Ново-Алексеевка»,— прочитал он название станции. Потом они снова взобрались в теплушку. Хотя тоненькая Настя обладала силой и гибкостью, Леська счел нужным поддержать ее за талию и снова стал счастлив. Малейшее прикосновение к ней наполняло его блаженством. Опять легли рядом. Настя взяла Леськину руку в свою и тут же уснула.
Никогда еще Леська не был так близок с девушкой. Он впервые понял, что такое женщина в жизни мужчины. Особенно ярко он почувствовал это потому, что еще совсем недавно был так несчастлив. Говорят, будто горе проходит, когда пьешь водку. Но Елисей как-то раз выпил — ничего такого не почувствовал. Совсем другое — женщина. Так вот в чем ее тайна!
В Мелитополь прибыли воскресным утром. По городу уже висели афиши с объявлением о дневном концерте. Первым вышел пианист из оркестра и сыграл «Музыкальный момент» Шуберта и «Колыбельную» Грига. В зале сидели красногвардейцы с красными бантами на груди и обмотками на ногах. Театр не топили, поэтому публика куталась в шинели и дымила цигарками. Но слушали хорошо.
Потом выпустили Елисея. Он не успел выучить Блока наизусть и читал «Двенадцать» по бумажке. Читал плохо, волновался, глотая слова. Но и ему похлопали.
Потом Вера Веснина протанцевала «Лебедя» Сен-Санса. Леське понравился ее номер, но кто-то из публики крикнул: «Но это же умирающий гусь!»
Затем играл на гуслях Вадим Агренев-Славянский. Он пел гнусаво, как попик на амвоне, гусли, незнакомые зрителям, звенели как-то странно, будто даже фальшиво, поэтому Вадим не понравился.
— Хамы! — говорил он за кулисами.— Былины, изволите видеть, им не нравятся!
В заключение концерта вышли цыгане. Они запели таборные песни, грустные, шалые, удалые, где русские слова приобретали какой-то диковинный акцент, что придавало им особый пошиб.
Вылетела Настя, тоненькая, как дымок. Все в ней и на ней заплясало. Плечи трепетно дрожали, точно в ознобе, маленькое жемчужное ожерелье, красные каменные бусы, большое деревянное монисто, серьги, ленты, запястья — все это звенело, пело, увлекало. А она, опустив черные ресницы, чуть-чуть улыбалась уголками губ, подвитых кверху, точно раковины.
Чем-то неуловимым она напоминала Гульнару, хотя совсем-совсем не была похожа. В Гульнаре нет этой демонической серы, перцу этого.
Настя плясала. Пляска девушки шла внутри хоровой песни как соло. Тело ее было таким танцевальным! Казалось, это большая гибкая, удивительно пластичная рыба, что-то вроде стерляди, трепещет в хрустальной струе, блистая своей кольчугой и почти не двигая плавниками.
Но Гульнара… С Гульнарой никто не сравнится. Она не пляшет, и хотя много воображает о своем пении, но поет она «белым звуком», лишенным тембра. Бог с ними, с ее талантами. Она сама талант. Сама вся как она есть. Талант!
Вечером давали оперетку «Граф Люксембург». Имя Бредихина стояло в программках. Он должен был произнести: «Она здесь!» Кроме того, он участвовал в хоре и распевал:
Дебют молодого актера прошел, однако, незамеченным.
Антрепренер очень привязался к Леське. Вскоре старик уже не мог без него обойтись. Актеры в шутку называли Бредихина «адъютант генерала Бельского», но, впрочем, относились к нему неплохо. Жена Бельского, Ольга Львовна, тоже благоволила к юноше:
— Очень милый мальчик. Всегда улыбается.