— Осматриваешь? Тогда возьми меня в седло.
— Неудобно, Тина. Здесь все-таки фронт.
— Вот именно, что фронт. Не могу же я тут крикнуть извозчика!
— Нет, нет. Извините, но не могу.
— А если я устала как собака?
— Тогда садитесь на коня, а я пойду пешком.
— С ума сошел? Пешком. Да ты не думай, я не поперек седла, как барышня какая-нибудь. Я сзади, верхом на крупе.
Она подошла к стремени и подняла вверх руки.
— Сдаюсь! — сказала она и засмеялась.
Елисей низко-низко наклонился к ней, а Тина, сцепив пальцы на его шее, рывком подтянулась и ловко закинула ногу за седло.
— Поехали!
Немного повозившись за Леськиной спиной, она крепко обняла его сзади. Леська увидел ее руки на своей груди и подумал: «Эти руки зарубили топором человека». Но черт возьми этих женщин! Ему приятно, что она сидит за спиной и обнимает его. От ощущения этой приятности он стал сам себе противен.
«Где же моя совесть? — думал он.— Ведь она — убийца…»
А Тина, навалившись на него всем телом и опершись подбородком о его плечо, страстно заговорила низким голосом с хрипотцой:
— Милый! Родной ты мой! Зачем сторонишься? Чураешься? Я понимаю: не можешь простить мне, что я непотребная, да? Но что ты знаешь про мою страшную жизнь? Что? А если б знал, может, руки бы мне целовал. Ты ведь хороший. Я знаю. А я-то тебя как нежила бы… Как ласкала… Из рук бы кормила… Как голубя…
Никто не говорил Леське ничего похожего. Как она его любит! Пожалуй, это первая женщина, которая так…
А Тина говорила, точно пела.
«Нет… Гульнара так меня не любит,— думал Леська.— Да и любит ли меня Гульнара вообще? Что она сделала для меня? Ну, хоть слово ласковое… Ах, нет, что я! Ведь она еще совсем ребенок! Только и умеет, что любить маму и папу. Какие к ней требования?»
Красный конь шел по безлюдной степи, но когда показалась дорога, Тина сама отстранилась от Леськи и сидела, держась только за его пояс.
По дороге шла большая колонна матросов с винтовками и в полной боевой выкладке.
— Вы кто такие, мальчики? — звонко крикнула Тина.
— Холостые! — ответил чей-то задорный голос.— Айда с нами!
— Айда-то айда, да куда?
— В Мариуполь.
— Нет, правда?
— Правда, в Мариуполь.
— Да кто же вы?
— Мокроусовцы! Только это военная тайна! — кричал матрос на всю степь.
— Ну, а мы-то как же без вас, мальчики?
— А у вас тут и войны не будет!
В строю захохотали так, точно по адресу этой бабенки было сказано что-то очень соленое.
Леська, который уже ревновал Тину к матросам, остановил коня и пропустил мимо себя всю колонну.
— Может, и нам придется в Мариуполь? — спросила Тина Елисея.
— Возможно. Поедем домой, расскажем Махоткину.
Он свернул коня в сторону Армянска. Тина сидела спокойно и рассуждала как бы сама с собой:
— Все равно мой будешь. Уж если я что задумала… А почему бы ему и не быть? Чем плохо? Сам комиссар бы за счастье считал… Гринбах этот. А я почему-то, бог его знает зачем… Еще и не мужчина вовсе. А я влюбилась…
Леську покоробило. «Не мужчина». Если скосить глаза, можно увидеть позади своей ноги ее круглое колено из-под задранной юбки. Но он старался не глядеть… А чего это ему стоило? «Не мужчина». А Гульнара на что? Никого ему не нужно, кроме этой татарочки…
«Дома» их выслушали внимательно.
— Неужели Мокроусова бросили на Мариуполь? Сведение ценное, но надо проверить. Немцы сейчас уже прочно укрепились в Ново-Алексеевке. Но Северная Таврия — не республика Таврида. Может, и в самом деле Вильгельм на Крым не пойдет?
Но Вильгельм пошел.
Утром 16 апреля Леська услышал канонаду. Он вскочил с койки и вбежал в кабинет к Махоткину. Тот спешно одевался, держа в зубах пустую трубку. Пришел Гринбах.
— Что это, Иваныч?
— Пожалуй, началось. Елисей! Организуй транспорт, живо!
Махоткин, Гринбах и Бредихин неслись в автомобиле к Турецкому валу. За ними пулеметная тачанка на паре вороных с красным конем в заводе. Не доезжая, увидели батарею из четырех орудий. Она была покрыта рыбацкой сетью. Подле нее стоял автомобиль «бенц». Махоткин выскочил из своего «фиата» и побежал к человеку в кожаной безрукавке.
— Что это такое, товарищ Приклонский?
Приклонский усмехнулся:
— Брестский мир.
— Кто это? — тихо спросил Гринбаха Леська.
— Начальник штаба обороны Приклонский.
— Об открытии немцами военных действий мы сообщим по радио в Москву, Вену, Париж, Лондон, Вашингтон. Пусть весь мир узнает, как немцы держат слово.
— А много их, товарищ Приклонский?