— На нас с тобой хватит. Генерал Кош подвел три дивизии с тяжелой артиллерией, кавалерией, авиацией и броневиками. Говорят, даже танки подойдут.
— Гм, да.
— Вот то-то.
Однако Приклонский не упомянул еще об одной части германской армии: тайной организации крымских немцев-колонистов. На следующий же день начальник штаба обороны был убит диверсантской пулей.
Махоткин отвел свою машину под рыбацкий невод, сел вместе с Леськой в тачанку и поехал вдоль вала. Гринбах, пересевший на своего Красного, пошел рядом.
Германцы обрабатывали перешеек, Чонгарский мост и Турецкий вал. Летали немецкие бипланы и корректировали стрельбу. Стрелял неприятель плохо, но снарядов было много, и по закону больших чисел попадания становились все чаще и чаще. Красные не отвечали: тяжелых орудий у них не было, а немцы били издалека. Может быть, из самой Ново-Алексеевки.
Махоткин, Гринбах и Леська разыскали евпаторийцев и, распределив коней по канонирам, ушли в «лисьи норы». Позавтракать они не успели, и теперь их кормили красногвардейцы. Но Леська есть не мог. Страха он не испытывал, но ощущал под ложечкой камень.
«Зачем они на нас идут? — наивно думал Леська.— Что мы им сделали?»
Через час канонада прекратилась.
— Так! — сказал Махоткин.— Давай вылезай, ребята. Сейчас начнется атака.
Весь гребень вала усеяли стрелки, выползшие из нор.
Откуда-то подскакала казачья сотня. Черные черкески с красными башлыками, низкие папахи. Кубанцы.
— С коне-е-ей!
Казаки спешились, дали лошадей коноводам, вручили на хранение свои заветные шашки и быстро взбежали на гребень занимать оборону. Коноводы остались внизу, увешанные пятью-шестью саблями каждый.
И вот началась атака.
Сначала степь казалась совершенно безлюдной, и вдруг, словно из-под земли, возникла целая цепь касок. Недосягаемая для прицельной стрельбы, она двигалась ровным строем, затем распалась, превратилась в живой зигзаг. Степь, голая как стол, не давала укрытия: ни овражка, ни холмика. Вскоре выяснилась тактика: передовые, очевидно саперы, пробежав несколько шагов, ложились и тут же лопатками выкапывали ямки. Потом вскакивали, снова бежали и снова залегали, а задние пользовались ямками саперов.
Леська взял у Махоткина морской бинокль и увидел, как вместе с землей из-под лопаток вылетали суслики.
По красногвардейской обороне отдан приказ: не стрелять до особой команды. Немецкая перебежка продвигалась все ближе. Казалось, немцами заполнена вся степь. Кто-то толкнул Леську под локоть.
— Девлетка, ты?
— Я, дорогой, я.
— Красногвардеец?
— Да, да…
В огненных глазах Девлета пылал страх. Леська почувствовал себя героем:
— Не робей, старик! Наша возьмет.
Девлет попытался улыбнуться. А Леська припал к брустверу. О смерти он не думал. Его сжигало любопытство: как это бывает — атака?
Передовая линия остановилась. Сквозь нее, точно вода в открытые шлюзы, хлынула вторая шеренга и, пригибаясь, покатилась вперед. Это было уже страшно, потому что неожиданно. Китайцы не выдержали, открыли огонь. Шеренга тут же залегла. К ней из задних рядов, пригибаясь, бежали офицеры, размахивая револьверами. Офицеры бранились, но цепь не вставала.
— Ничего, встанут,— спокойно сказал Махоткин, и от его спокойствия всем стало не по себе.
— Встанут, встанут! — подхватил Гринбах.— Один француз, угрожая немцу, сказал: «Мы — народ воинственный!» — «А мы — народ военный»,— ответил немец. Так что встанут. Еще как!
Какой-то китаец выскочил на гребень и уселся на камень, ритуально положив руки на колени. Его тут же скосило пулей. Тогда выскочил другой китаец и уселся на то же место и в той же позе. Скосило и его. Тогда поднялся третий китаец…
— Что они? С ума посходили?
Махоткин бросился к траншее китайцев.
— Эй, старшинка! — закричал Махоткин.
Из окопа выглянул человек. На большой верхней губе два длинных волоса: один справа, другой слева. Махоткин спрыгнул к нему в окоп.
— Леся! А Леся! — хрипло заговорил Девлет.
— Чего тебе?
— Это я… тогда… спалил твою хату. Алим-бей велел, а я спалил.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Так… Не знаю… Может, убьют!
Немцы все еще прижимались к земле. Офицеры орали на солдат, стоя уже в полный рост. Цепь наконец поднялась. Впереди бежали офицеры. За ними первая линия. Можно их рассмотреть: это синежупанники. Немцы гнали первыми гайдамаков.
По всему Турецкому валу полетела команда: «Паль-ба-а!» С двух концов прямой наводкой ударили батареи. Пулеметы зачастили так, как будто на огромном заводе тянули железное полотно в рубцах и прорехах. Ружейного огня уже не слышали сами бойцы, но весь Турецкий вал курился, как вулкан перед извержением.