На прощанье они поцеловались так жарко, точно хотели выпить друг у друга душу.
В кофейне было всего четыре человека. Один из них, высокий старик в чалме и турецком халате с вопросительными знаками, жевал чебуреки, запивал их черным кофе из маленькой чашечки и отвечал на почтительные вопросы остальных, которые только курили. Когда Леська вошел в кофейню, разговор оборвался. Старик вперил в Леську острые недоверчивые глаза, красные, как у белого кролика.
— Урус?
Леська сделал вид, будто не понял, и показал хозяину жестами, что хочет пить. Татары не отрываясь смотрели на его роскошную рубаху с перламутром. Они безмолвствовали, но Леська почувствовал в этом безмолвии затаенную враждебность. Хозяин принес большой стакан ключевой воды и на блюдечке розовое варенье.
Леська с наслаждением прихлебывал воду в аромате роз и тоже не отрываясь смотрел в красные глаза высокого старца. Потом встал и положил на прилавок бумажку в двадцать керенок.
— Керенки сейчас не пойдут,— сказал хозяин.
— Да? А немецких денег у меня нет.
— Николаевские давай.
— Нет николаевских.
— Что делать будем? — спросил хозяин.
Леська понял, что скандал неизбежен. В такие минуты на него находило вдохновение.
— Турецкие деньги хотите?
— О, да, да! — закивал хозяин. Турецкие можно.
— А вы имеете право орудовать турецкой валютой? — грозно спросил Елисей.— На каком основании?
Хозяин опешил.
— Полицию зовите! — загремел Бредихин, прекрасно зная, что никакой полиции сейчас в деревнях нет, тем более в этой глуши.
Хозяин обернулся к старику. Тот, миролюбиво махнув рукой, сказал несколько слов по-татарски.
— Умер-бей за тебя заплатит. Можешь уходить. Проваливай!
Леська подошел к хозяину, который был на голову ниже его, выставил перед самым его носом указательный палец и помахал им вправо и влево. Потом низко согнулся перед Умер-беем и приложил руку сначала к сердцу, затем к губам и, наконец, ко лбу. Это мусульманское приветствие понравилось Умер-бею.
— Якши-урус! — одобрительно сказал старик.
Леська вышел на улицу. И опять у него было такое ощущение, будто все проделанное им в кофейне делал не он, а кто-то другой.
Слева по улице шли голые холмы, справа сады с низенькими заборчиками из ракушечника. Леська подошел к одному заборчику и увидел приземистый домик, очевидно сторожку. У входа спиной к Леське сидела старуха и мыла в тазу рыбу.
— Бабушка! Чей это сад? — спросил Леська.
— Это сад господина Синани.
— А где сад Умер-бея?
— А вот он! Рядом с нашим.
У Леськи упало сердце. Он понял, что сейчас просто не в силах увидеть Гульнару.
— Послушай, ханым! А нельзя ли мне у вас переночевать?
— Нельзя, нельзя.
— Хоть одну ночь.
— В чем дело? — раздался голос из домика, и на пороге появился дед.
— Вот! Незнакомый человек хочет переночевать. Нужен он мне!
— Но почему же нельзя? — спросил Леська как можно мягче.— Ведь одну-единственную ночь. Может быть, и у вас есть где-нибудь сын и ему тоже переночевать негде. Мои дедушка с бабушкой его бы приютили.
Старик и старуха переглянулись.
— Есть где переночевать! — решил старик и закашлялся, чтобы не слышать старухиных возражений. Но старуха не возражала.
— Входи! — сказал старик.— Только где Тюк-пай?
— Тюк-пай на цепи.
Леська поискал калитку и вошел.
— А твои вещички? — спросила старуха.
Леська молчал.
— Я ни о чем не спрашиваю! — мудро сказал дед.— Такое сейчас время, что не надо никого ни о чем спрашивать. Есть вещички, нет вещичек,— раз человек ищет крышу, надо помочь. Бабушка! Ставь самовар.
— Так скажи это как человек! — раздраженно проворчала бабушка.
— Я и сказал как человек.
— Нет, ты сказал: «Бабушка, ставь самовар».
— А как надо было сказать?
— Надо было сказать: «Бабушка, ставь самовар».
— Но я же и сказал: «Бабушка, ставь самовар».
— Нет, ты сказал: «Бабушка, ставь самовар».
— Тьфу!
Дед с ненавистью уставился на старуху. Бабушка вошла в домик, и старик доверчиво обратился к Леське:
— Когда она увидела меня в первый раз пятьдесят лет тому назад, так прямо заладила в одну душу: «Только Исачка! Только Исачка!» (Исачка меня зовут.) Пришлось жениться.
— Плохо ваше дело,— сказал Леська, едва сдерживая улыбку.
— А разве я говорю — хорошо?
Старуха вышла с маленьким самоварчиком. Все медали на нем были начищены, как перед парадом.