— И как это выглядело?
— Первый раз — на рынке на Капри.
— Перед рестораном «Кампанилле», когда увидала меня там и выбежала навстречу?
— Ты тоже был там?
— А ты меня не заметила?
— Нет.
— Тогда, к кому же ты бежала?
— К Альберто, четырехлетнему сыну моей сестры. Я его обожаю, и не видела несколько дней. Малыш вышел с моей сестрой погулять, я его увидела…
— И что произошло?
— Я потеряла память.
— В тот самый момент, когда бежала к пацану?
— Да.
— А когда ты пришла в себя?
— Только лишь в саду возле дома Софии. Там я узнала, что нахожусь в Сорренто.
Лючия сидела передо мной, на ковре. В ее рассказе не все соответствовало правде. Я понимал, почему она не знала, каким образом мы перенеслись с Капри в Сорренто. До момента открытия контактных переключателей я и сам не подозревал, что такое молниеносное перемещение возможно. Но почему она не упоминала о нашей встрече у обрыва, которая произошла вскоре после смены канала — перед самой атомной вспышкой? Тогда она подбежала ко мне и произнесла три магических слова: «Бомба взорвется в Неаполе».
— Лючия, — я охватил ее лицо своими ладонями. — Попробуй вспомнить поточнее, где и когда ты увидела меня в первый раз в Сорренто.
— В доме Софии, когда ее отец отвечал на вопросы журналистов. Помнишь? Ты тогда вошел в комнату и сел рядом со мной.
— А раньше? Ты не помнишь нашей встречи у моря? Я ожидал тебя возле самого края обрыва. Когда ты подошла ко мне, вдруг сделалось так светло, словно бы ночью вспыхнуло солнце.
— Этого я не помню. Мне так кажется, что на берегу в Сорренто я никогда не была. Не помню я и нашей поездки из Помпеи в Рим или же из Рима на Капри. Вот дорогу в Неаполь помню хорошо. А потом опять два многочасовых провала в памяти. В себя я пришла на рынке в Помпее, а еще раз — на Пьяцца Венеция в Риме. После того мне показалось, что в одно мгновение переношусь в место, удаленное на несколько сотен километров: словно бы я заснула возле Колизея, а проснулась возле нашей гостиницы на Капри. От той поездки не могу вспомнить ни малейшей подробности. Я даже не знаю, на чем мы ехали: на поезде, на автобусе?… А корабль? Как я могла его забыть? Ведь, с того момента, как увидела ту громадную волну…
Я не позволил ей закончить — не говоря ни слова, схватил ее за руки и притянул к себе. Губы я ей замкнул долгим поцелуем. Мне уже не хотелось размышлять о тактике фабрики снов и беспокоиться о судьбе миража, затерянного в семьдесят восьмом стереоне. Здесь мне хотелось переживать одни только приятные иллюзии. Впрочем, Лючия тоже — во всяком случае, в течение часа — предпочитала не думать о том, что так мало запомнила из нашей поездки в Рим.
К бассейну мы спустились в четыре часа. Все так же было жарко, погода стояла превосходная. Поскольку в это время «Лунный Цветок» (отель-близнец, стоящий напротив «Голоса Тишины») отбрасывал длинную тень на бассейны, мы перенесли лежаки на траву, где светило солнце. Вода была прохладная, что, по сравнению с раскаленным воздухом, мне очень подходило. Я плавал, нырял до самого дна, выходил на берег и снова прыгал в воду с трамплина. Наконец-то мне можно было забыть о всех тех проблемах, что мучили меня в течение множества необычных дней. В воде Лючия несколько раз улыбнулась мне. Она всегда плавала рядом со мной, но, чтобы не замочить волос, спускалась в бассейн по лесенке.
Потом мы загорали на лежаках. Лючия еще раз вспомнила про Сорренто. Она сказала мне, что там чувствовала себя так, будто бы перед тем, как прибыть в дом Софии, у нее была свадьба. И под впечатлением этого брака она оставалась много-много часов. Это чувство сопровождало ее по дороге в Помпею (которую она помнит со всеми мельчайшими деталями), и окончательно покинуло ее только после возвращения на остров, перед входом в «Голос Тишины». Никогда раньше в ее жизни не было столь убедительной иллюзии. И хотя она понимает, что чувство это образовалось в ней в результате общего нервного кризиса, точно так же, как другие амнезии и видения, за развитие которых в огромной степени несет ответственность ее бедная мама, но, возможно, под воздействием чего-то другого, о чем сейчас она предпочла бы не говорить, и хотя сейчас ее подавляет грусть — об этой одной иллюзии она не будет жалеть до конца жизни. Когда я спросил у Лючии, кто в этом сне завоевал ее сердце, она ответила очень серьезно: «Ты же знаешь, кого я имею в виду».
В этот самый миг я увидел Мельфеи. Он стоял в плотном костюме под трамплином и глядел в нашу сторону. Он был не сам: сюда пришел с Паолой, внучкой де Стины. Я извинился перед Лючией и подошел к нему. Паола осталась возле бассейна, а мы уселись на лавке под стеной гостиницы, где больше никого не было.