Она попыталась найти слабое место, не зная, хочет ли, чтобы ее разубедили или же нет:
-Я дочь преступника. Это повредит вашей карьере…
Мальт только усмехнулся и повторил свое предложение во второй раз. Элеонора поняла, что третьего повтора уже не будет и согласилась.
Меньше, чем через два дня Мальт принес ей новые бумаги – там значилось имя Элеоноры, но было указано совсем другое происхождение – Мальт сам вел дело ее отца и поработал тайком над делом, стерев из него упоминания о наследнице.
Расчет оказался верен. Элеонору, никак не застигнутую в деле, измененную бумагами, нельзя было угадать. А те дознаватели, с которыми Мальт опечатывал имущество ее отца очень скоро по странному стечению обстоятельств, получили ссылки на рудники и тюремные сроки. Но Элеонора об этом уже не узнала.
Через два месяца Мальт и Элеонора стали мужем и женой, и еще через две недели Мальт получил повышение.
***
Элеонора боялась его. Она понимала – ему принадлежит вся ее жизнь. Ожидала всяких ужасов, и даже как-то удивилась, получив абсолютное безразличие.
Мальту было все равно, есть она или нет. он едва-едва заговаривал с нею и мог не произнести и слова за несколько дней. Рано уходил на службу, поздно возвращался.
Элеонора даже подобиделась. Молодость брала своё, и она, понимая, что ей, похоже, ничего от Мальта дурного ждать не следует, попыталась даже его покорить – не то наперекор его упрямому равнодушию, не то чтобы доказать что-то самой себе, а может быть и просто от скуки – друзей у нее не было, работать нужды тоже не было. чем заняться?
Элеонора занялась домом. Мальт возвращался в уют и тепло, его ждали восхитительные горячие ужины. И…
-Спасибо, вкусно, - отзывался он, едва ли удостаивая Элеонору взглядом. А то и вовсе отказывался, не объясняя причин.
Элеонора все больше и больше чувствовала себя птицей в клетке. Мальт ей ничего не запрещал, она могла делать все, что угодно, но ей ничего не хотелось делать. Зачем, если до нее в целом мире никому не было дела?
Она предприняла попытку завести друзей среди лавочниц, но те, едва услышав имя ее мужа, стали отвратительно и тошнотворно заискивать перед нею. И даже Элеонора, далекая от службы Мальта, поняла – его бояться до ужаса.
Но он возвращался усталым человеком. Равнодушным, холодным, но не был похож на того, кого можно было бы бояться.
Элеонора предприняла попытку заговаривать с ним сама и как-то спросила о службе. Впервые за пару дней Мальт тогда удостоил ее взглядом, и впервые с дня свадьбы взгляд его был долог:
-Тебе зачем?
-Ты мой муж, - Элеонора смутилась, - я бы… если можно…
-Нельзя! – отрезал Мальт, но добавил мягче, глядя на ее испуг, - это слишком мрачное и грязное дело. Не стоит тебе знать. Мы уничтожаем преступников, караем за нарушение закона – довольствуйся этим знанием.
Самая длинная фраза за все время брака. Элеонора кивнула, понимая, и в другой раз попыталась заговорить о другом, но Мальт отмолчался.
***
Мальт не понимал, почему Элеоноре требуется его внимание. Он дал ей свободу действий, где не требовалось никаких отчетов, так почему она стала липнуть? В конце концов, ему бы такую свободу! Но нет, чем выше должность, тем меньше законности и справедливости – это Мальт уже понял. От его представлений и мечтаний мало что осталось, если вообще осталось.
Он увидел грязь и сам был замаран. По протекции высших чинов, министров и самого короля приходилось отпускать и прощать, не замечать преступлений, приходилось карать за то, что не должно быть наказано, приходилось изворачивать слова, менять документы, подкладывать улики и уличать через провокации…
Мальт возвращался измотанный, а тут Элеонора! И она была так чиста взглядом и сердцем, так трогательна, что его воротило от нее и от себя. Он уже проклинал день их знакомства, день их свадьбы.
Она не укоряла его словом за равнодушие, но укоряла одним своим присутствием. Мальт знал, что сам виноват во всем, что на Элеоноре нет вины, и всё же… ненавидел.
А Элеонора всё пыталась наладить отношения, никак не умея понять, что нечего было налаживать, что Мальту нужно было лишь формальное существо, безмолвное, незаметное, и всё! Не нужно ему было ни заботы, ни нежности, ни расспросов, ни присутствия.
Он уступил лишь однажды – два года спустя от их брака, когда вернулся домой раньше и лег, как с самой первой ночи, отдельно, не желая даже ужина. Элеонора применила единственное средство, которого боялась больше других, но которое оставила напоследок. Она выпила для храбрости и сама скользнула на его постель.