Не мог в их душах зародиться
Огонь борьбы. Их палачи
Убили дух. Теперь десницы
Не в силах сжать уже мечи.
Неужто рады в раболепстве
Они всю жизнь свою прожить,
И память о прекрасном детстве
Не может голову вскружить?
Ужель их души зачерствели,
Забыв былые времена?
И песен тех, что матери им пели,
В сердцах не восходят семена?
И разве гордость их поникла,
Отдав себя в плененье злу?
И в мыслях даже не возникло
Стремленье к счастью и добру?..
Под сводами коллектора раздался глухой кашель. Киран вздрогнула и смолкла на полуслове. Посмотрела в сторону проснувшегося Роя. Тот подмигнул ей и одобрительно поднял вверх большой палец.
— Хорошие стихи у тебя, боевые. Мне нравятся.
— Это точно, — согласился с ним Бор и заботливо посмотрел на Киран. — А вот про любовь ты совсем не пишешь. Почему?
— Про любовь? — удивилась и растерялась девушка.
— Ну да, — кивнул Бор. Поинтересовался: — Сама-то ты любила кого? Так, чтобы по-настоящему?
Киран смутилась ещё больше.
— Нет. Не приходилось ещё… Это плохо?
Она вскинула доверчивый взгляд на Бора.
— Отчего же плохо? — пожал плечами тот. — Любовь это всегда хорошо. Полюбишь ещё. Какие твои годы. Куда ж без любви? Любовь факт материалистичный.
В ответ на его слова Рой громко и недовольно фыркнул.
— Ты чего? — удивился Бор.
— А ты чего? — хмуро уставился на него Рой. — Ты на что человека нацеливаешь? А?
— На жизнь, — спокойно сказал Бор и подмигнул Киран, которая зарделась ещё больше.
— Жизнь? Это как понимать — жизнь? — не унимался Рой, присаживаясь на корточки.
— Ребят! Вы чего? — удивилась Киран.
— Погоди-ка! — остановил её Бор. — Давай разберёмся. Что не так-то?
— Жизнь! — снова фыркнул Рой. — Это богатеи живут, понятно? А мы боремся! Понимать надо! Я, когда такие стихи слышу, свою жизнь треклятую вспоминаю, и тогда сердце гневом наполняется вот так вот — до самых краёв! Ясно? А ты жизнь!.. Ты вот кем прежде был?
— Рабочим, — охотно ответил Бор.
Он действительно когда-то работал слесарем на одном из заводов в городке Шень-Шу, что на западе от северной столицы. Была у него и семья — жена, ребёнок. Всё было когда-то, пока однажды трое пьяных мигрантов с Южного материка не надругались над его двенадцатилетней дочерью, а затем убили девочку и выбросили её труп в сточную канаву. Узнав об этом, Бор пошёл за помощью к озаровцам, но те сообщили, что сделать с приезжими ничего не могут, потому что нет свидетелей и доказательств их преступления, а работают мигранты на одного важного сановника, друга местного вельможи, и слово Бора против его слова ничего не значит. Убитый горем Бор пробовал взывать к совести озаровцев, говорил, что служба безопасности должна защищать местное население от любого беззакония, но те лишь посмеялись над ним и выгнали его из участка со словами: «Мы здесь закон!». Да ещё пригрозили посадить за решётку самого Бора за неуважение к власти.
Жена Бора, не вынеся горя от потери дочери, вскоре помутилась рассудком. Тогда Бор смастерил нехитрую зажигательную бомбу и, вооружившись куском железной трубы, сначала разыскал ублюдков, надругавшихся над его дочерью, и размозжил им головы, а затем сжёг участок ОЗАР со всеми, кто там находился. С тех самых пор бывший слесарь Бор подался в бега на север, пока судьба не свела его с «Серыми Ангелами». А четыре года назад к «Ангелам» прибилась и Киран. В штаб её привёл тогда Мун, и Бор сразу же проникся к этой девочке, всячески опекая её с тех пор. Киран напоминала Бору его собственную дочку, которую он не смог уберечь от смерти.
— Ну а ты чем отличился? — Бор насмешливо покосился на Роя, хотя прекрасно знал всю подноготную того. Вир рассказывал.
Но Рой молодой ещё совсем. Постарше Киран, конечно, но всё же. Ему, Бору он, пожалуй, в сыновья годится. От молодости своей он такой горячий и непримиримый. Это Бор прекрасно понимал. Но знал он, что были у Роя и свои причины для праведного гнева. Его семью фермеров разорили кредиторы, выгнали со своей земли, отобрав всё нажитое за долгие годы. Пока Рой безуспешно пытался найти работу в столице, его отец от безысходности застрелил нескольких клерков банка, решивших описать его имущество, а затем сам пал от пули озаровцев, приехавших вершить свой закон. Заодно каратели застрелили и двух братьев Роя. Вернувшись через месяц в свой посёлок ни с чем, — вчерашнего мальчишку без профессии и опыта в Шаолинсеу прогоняли отовсюду, — Рой узнал о случившемся и мир для него изменился навсегда.
— Я на земле горбатился с малолетства, — сверкнул глазами Рой. — А те, кто отправил на тот свет всю мою семью, жировали на нашем поте и мозолях! Выжали из нас всё до последней капли, да выбросили за ненадобностью на помойку жизни… Как по мне, сбросить бы их всех с высокого косогора — сановников, банкиров, спекулянтов и их шлюх — да полить их свинцом от души, в кашу, в хлам, чтобы очистить от них народ навсегда!
— Уж очень ты кровищу любишь, — покачал головой Бор.
— А без кровищи как же? Без неё ведь счастья народного не добудешь, — убеждённо сказал Рой. — Богатеи да сановники нас сжирают с потрохами который год? А? До сих пор никак нажраться не могут!
— Оно, конечно, так, — согласился Бор. — Но хорошо бы поменьше крови проливать. Как бы самим не замараться. А то потом не отмоешься.
— Слышь, Бор! Так ведь чёрте куда можно зайти с разговорами такими, — набычился Рой. — А то, что же получается? Сперва крови много, потом будем думать, как бы кого не обидеть. Так и всю нашу борьбу обесценим.
Бор грустно посмотрел на товарища.
— Тебе самому доводилось человека убивать?
— А то! Я целую казарму с карателями к богам отправил!
— Это не то, — покачал головой Бор. — Что б вот так вот — глаза в глаза друг дружке. Убивал?
— Допустим, нет. Не доводилось пока.
— А вот я убивал, — заиграл желваками Бор.
— Так ты ж врагов наших убивал! Гнид поганых, которые твою дочку жизни лишили.
— Врагов, — усмехнулся Бор. — То просто отморозки были, чужаки, для которых на нашей земле ничего святого нет. Враги не они, а те, кто тысячами привозят их сюда из-за жадности своей скотской, от которой местный люд теперь с голоду мрёт. Но и отморозков убивать страшно, а уж остальных и подавно.
— Не бойся. Я не струшу, — заверил Рой. — Вот самолично пришью сегодня эту лживую сволочь, И Еня, и глазом не моргну. Уж поверь мне.
Рой достал из-за пазухи нож, широкое лезвие которого было снабжено специальными пластинами-чешуйками, так чтобы его невозможно было вырвать из тела без внутренностей.
— Страшно людей убивать, страшно, — повторил Бор, качая головой.
— Не люди они вовсе, — промолвила Киран, глядя на острое лезвие ножа, грозно блеснувшее в свете фонаря. — Нелюди они все… Все как один!
— Хороший ты человек, Бор, — сказал Рой, пряча нож за пазухой. — Люблю я тебя как отца. Честно. Но какой из тебя «Серый Ангел», в самом деле? Ведь они на то и «серые», что не знают никакой пощады, не признают всех этих сантиментов. Противодействие должно быть равно действию. Только так. Немедленное противодействие любому злу — всем этим палачам, карателям, продажным сановникам и судьям. Жестокость за жестокость, кровь за кровь, смерть за смерть! Вот что такое правосудие — правосудие быстрое, суровое и непреклонное.
— Это террор, самый, что ни на есть, — заметил Бор. Спросил: — А как же народ?
— Что народ? — не понял Рой.
— Ну вот убьём мы сегодня этого лжеца, злопыхателя И Еня. Да, он заслужил справедливой кары, потому что его ложь это такой яд, что отравляет души тысячам людей, тысячам калечит жизни. Я так думаю, ложь вообще самое страшное зло на свете… Но что эта смерть даст всем остальным, всему народу? Вместо одного И Еня власть вытащит из своих запасников сотни таких как он. Возможно, кто-то из них и испугается нашей кары, но в других обязательно заговорит жадность или банальная глупость. Ведь все они поголовно больны жадностью и глупостью, как и наши правители, породившие их.
— Ничего, — потёр руки Рой. — И до остальных доберёмся когда-нибудь. Всех вычистим под корень!
— Вычистим, — невесело усмехнулся Бор. — Силёнок-то хватит? Ну, допустим, вычистим, а что потом? Что это даст народу Гивеи? Свободу? Правду?.. Так ведь многие из гивейцев до сих пор верят в величие и благодетельность Чой Шо, как верили до этого в Чой Чо Рена. Слепой у нас ещё народ, неразумный. Каждый о себе думает, да за свою шкуру трясётся.