Она убегала уже очень давно. От прошлого, от боли, от обиды. Убегала так давно, что позволила сама себе забыть кто она и откуда. Если в большом городе и можно чему-то научиться, то это стирать свою жизнь и начинать ее заново. Наверное, Геля и сама поверила, что всех тех лет, проведенных тут, на краю мира, и не было. Но теперь, на этой замызганной остановке призраки прошлого неумолимо тянули к ней своей невидимые руки.
Кажется, она была уже готова развернуться, снова сбежать, выкинуть телефон, забыть об этой чертовой смс-ке, когда вдруг из продуктового магазина напротив показалась знакомая фигура. Старые, блестящие на коленях спортивные штаны, клетчатая рубашка, растрепанные волосы, слегка ссутуленная спина, и, конечно, сигарета в уголке губ… Неужели это:
- Дядя Вадим!
Он заозирался по сторонам, близоруко прищурившись, вгляделся в остановку.
- Ангелина, ты что ли?!
Точно, их сосед, дядя Вадим. Мало он изменился за прошедшие годы, похудел только, да морщин и седых волос прибавилось. Но глаза те же, бледно голубые, светящиеся изнутри добротой. Геля перебежала через дорогу и бросилась ему на шею. От него даже пахло тем спиртовым лосьоном, как в детстве, когда он брал ее утром на рыбалку, или когда, подмигнув, протягивал ей леденцы своими теплыми руками, которыми сейчас осторожно обнимал ее, будто пытаясь удостовериться, что она ему не привиделась.
- Ох, девочка, ты осторожнее, дорога же… Как ты выросла, ничего себе! Уже прямо девушка такая, красавица!
Затем радость от встречи в его глазах сменилась печалью: «Гелечка, мне так жаль…»
Значит, правда. Значит, мать не обманула. Наверное, у нее внутри должна была оборваться какая-то надежда, но она и так знала, что отца уже нет. Чувствовала.
- А ты чего? Маршрутку? Да пойдем, я подвезу, я же в магазин тут заезжал!
Геля забралась в пропахший бензином салон зеленой «Нивы», после того как Вадим суетливо перекинул барсетку и стопку каких-то бумаг с пассажирского сидения назад.
- Сколько лет, сколько зим… Совсем не слышно о тебе, забыла нас тут, старых, не навещаешь. Да оно и правильно, я всегда говорил, нечего тебе тут делать. У тебя же голова золотая с детства была! Тьфу, заболтался! Ну ты расскажи хоть, как ты живешь, в Москве обустроилась?
- Да как, живу потихоньку. Работаю много, но и платят прилично.
- Замуж-то не собираешься?
- Да что-то не берут, – Геля нервно хмыкнула.
- Дураки, – дядя Вадим с негодованием цокнул, – не знают они цену настоящим женщинам. Ты ж умница, красавица. Давай тебе тут мужика нормального найдем? Они там выродились все в Москве вашей.
- Мне мать написала, - внезапно перевела тему Геля, - что отец умер.
В машине стало очень тихо. Вадим одной рукой достал сигарету, умелым жестом прикурил, не отпуская руль, выдохнул дым в приоткрытое окно. Геля разглядывала привязанную к зеркалу заднего вида выцветшую бумажную елочку, уже давно отдавшую все свои ароматы, старую, как владелец автомобиля. Несколько минут они молчали.
- Маше тяжело пришлось. Твой батька, он… тяжело умирал, Царствие ему небесное. Ты просто имей в виду. У нее и так-то характер непростой, – Вадим покосился на Гелю, она понимающе кивнула.
- Я знаю, я ей в ответ дозвониться не смогла. Знала бы ее хуже, подумала, что и ей плохо стало, – Геля отвернулась. Всматривалась в пролетающую мимо обочину, вспоминая, как в детстве, когда ездила на машине, безотрывно смотрела в окно, мечтая увидеть выскакивающего из зарослей зайца. – Я сразу приехала, как узнала. Чтобы помочь с похоронами, с этим всем.
- Геля… Его уже похоронили.
***
От дома веяло увяданием. Под разросшейся яблоней у покосившейся калитки лежали несобранные, начавшие гнить плоды, между широких плит ведущей к дому дорожки пробивались длинные стебли травы. Краска на дощатых стенах выцвела, местами слезла, напоминая облезшую после солнечного ожога кожу. Дальше, за домом, сорняки росли совсем бурно, скрывая узкую тропинку, а из-за их надежного укрытия слепым глазом темного окна выглядывала баня, и среди буйных зарослей она казалась сморщенной, мрачной.