Она не могла понять, что с ней происходит. Эти жуткие кошмары каждую ночь. Эти воспоминания, жестокие, злые. Как она могла забыть, как избивала Артема? Что еще она забыла? Неужели, всю жизнь стремясь стереть свое прошлое, она уничтожила его настолько буквально? И если она не помнит себя, то кто она вообще? А вдруг она просто сходит с ума?
Геля достала из кармана телефон, все еще стоявший в режиме «Не беспокоить». Десятки пропущенных, сотни сообщений. Даже не стала читать. Выключила и выкинула его в угол комнаты. Металлическая коробочка жалобно звякнула, с грохотом ударилась об пол и разлетелась тысячей осколков разбитого экрана. К черту все.
Ближе ко дну бутылки, вместе с появившимся в голове туманом, пришло и умиротворение. Она решила попробовать немного поспать, надеясь, что напилась до того состояния, когда не снятся сны. Осторожно вышла в коридор…
Все опьянение как рукой сняло. Комната в спальню родителей была открыта. Она бросилась туда – смятая кровать была пуста. В гостиной – пусто, в комнате Гели – пусто. Опять убежала на улицу! Она же может уйти куда угодно, тем более ночью!
Геля хотела тут же броситься на поиски, но на секунду остановилась. В ее голове промелькнула странная, совершенно бредовая идея. Она почувствовала себя очень глупо, но не смогла ей сопротивляться. Подошла к двери своей комнаты со стороны коридора. Провела по ней рукой. Ничего, можно выдохнуть. Но она вела рукой, ниже, села на корточки, и отдернула руку в ужасе. Прямо там, ниже уровня ее пояса, она отчетливо почувствовала глубокую борозду в деревянной панели. Ее тут же отбросило в первую ночь: тяжелое чужеродное дыхание, заполнившее комнату, заполнившее ее изнутри, а затем скрип. Как будто кто-то огромным когтем поцарапал дверь.
Сейчас было не до того. Она выскочила на улицу. Куда могла пойти мать? Опять пошла по улице, рассказывать про жениха, который должен к ней придти?
Гадать не пришлось. Геля замерла, чувствуя, как сгущается воздух вокруг, вытесняя звуки, обволакивая крыльцо, дом, двор, как холод, омерзительными пальцами схватив ее за щиколотки, поднимается выше, разгоняя волны мурашек по телу, выше, приближаясь к горлу. Ее сковал иррациональный страх, природу которого она не смогла бы объяснить даже себе.
Сквозь заросли сорняков, в которых терялась едва видимая тропинка, в окнах бани Геля увидела тусклый, дрожащий огонек.
Времени медлить не было, и она бросилась по тропинке, не обращая внимания на жесткие острые стебли, царапающие ее предплечья. Дрожащей рукой вцепилась в деревянную ручку и дернула дверь на себя. В предбаннике было темно, и, если бы не полоска света, пробивающаяся снизу дверного проема парной, Геля бы не смогла даже сориентироваться. В голове настойчиво пронеслись воспоминания, последний вечер с отцом, чай и запах трав. Отец, еще живой, так не хотевший ее отпускать. Она вошла в парную.
***
Из недр каменной печи с трудом пробивался оранжевый свет тлеющих углей, еле освещая небольшую парную, теряясь в тени почерневших лавок вдоль стен, тускло отражаясь в перевернутом металлическом тазу.
Мама сидела на полу, прямо посередине, сгорбившись, подмяв под себя ноги, подрагивая, теребя что-то в руках. Геля осторожно подошла ближе, заглянула маме за плечо.
На коленях у мамы лежал дядя Вадим. Мама аккуратно гладила его седые волосы, проводя дрожащими пальцами, как гребнем, играя с каждой прядью. Он был как-то странно расслаблен, до такой степени, что мышцы сероватого лица безвольно обвисли, придавая ему смешное выражение с по-детски приоткрытым ртом. Бледно голубые глаза уставились куда-то в сторону. Он был одет в странный черный костюм.
Геля сделала еще пару шагов, но замерла, почувствовав, как холодеет изнутри. Она застыла в немом крике, засунула в рот кулак, сильно укусив свою руку.
Это был не костюм. Ниже шеи дяди Вадима все его тело было покрыто слипшейся застывшей кровавой жижей на изгибах выпуклых затвердевших бугорков мышц. Хищные, глубокие царапины от гигантских когтей исполосовали его безжизненное тело. Дядя Вадим был мертв, и его освежевали, как животное. Его глаза не уставились в сторону, они навсегда остекленели, а рот его был искажен в гримасе ужаса. Его серое лицо – памятник страшной, мучительной смерти.
Геля пересилила себе и бросилась к маме.
- Мама, что тут происходит, мамочка, что ты наделала, пойдем, пойдем скорее в дом, мы со всем разберемся.