Мария медленно повернулась к дочери:
- Ну вот, и ты тут. Теперь все вместе собрались.
- Мам, пожалуйста, пойдем, надо вызвать скорую, наверное, полицию…
- Нет, ты меня послушай, – голос матери срывался на истеричные нотки, – я ошибку допустила, я теперь ее и исправлю!
- Мама, ну что ты такое говоришь, пойдем домой!
- НЕТ.
С неожиданной прытью Мария бросилась на дочь, повалив ее на пол и придавив своим телом. Геля пыталась вырваться, но, на удивление, в хрупком, извивающемся теле матери было еще полно силы. Геля почувствовала, как худые костлявые руки сжимают ей горло.
- Тыыыыыыы! Мерзкая, мерзкая девчонка, дрянь! Я всегда знала, всегда знала, что ты не моя дочь! Не могла моя дочь быть такой тварью, такой скотиной! Он подменил тебя, подменил! Я знаю, что в ту ночь он отнес мою девочку и заменил на тебя! Ты бесовское отродье, ты не человек!
Геля пыталась отбиваться, она старалась ударить мать по лицу, разомкнуть хватку вокруг горла, выкрутиться из-под ее тела, ее ноги беспорядочно метались по полу. Воздуха становилось все меньше, в глазах начало темнеть. Геля чувствовала, что задыхается.
- Он сразу это задумал. Воспользовался моим горем, тем, как меня обесчестили. И когда я уже была в его руках, когда не могла никуда деться, он подменил мою дочь на тебя!
Геля глубоко вонзила ногти в дряблые руки матери, но та не замечала боли.
- Думаешь, он тебя любит? Он никого не любит, он всегда думал только о себе! Я, ты – мы декорация его счастливой жизни, игрушки, которыми он играл. А когда ты потеряла для него интерес, все, что ему стало нужно – передать тебе свое проклятье, ту дьявольскую отметину, которую он сам принял из своего тщеславия!
Мать говорила яростно, брызгая слюной.
- Я знаю, как все исправить, я придушу тебя, дрянь, ты сдохнешь, и тогда моя Гелечка, мой ангелочек, моя настоящая дочка вернется ко мне.
У Гели не осталось сил сопротивляться. Ее сознание медленно ускользало во тьму, растворялось в небытие.
Печь вспыхнула, на секунду озарив баню ярким пламенем. Мария рефлекторно подняла голову. Ее глаза округлились, изо рта вырвался отчаянный крик. Она поднесла руки к лицу, словно защищаясь.
Геля почувствовала, как оковы с ее горла спали. Она жадно, хрипло вздохнула поврежденным горлом. Она не стала терять времени.
Резко перевернувшись, Геля подмяла под себя мать. Теперь они поменялись местами.
- Закрой свой рот!
Геля схватила хрупкие плечи и с силой ударила мать об пол.
- Замолчи, замолчи, я тебя ненавижу! – она схватила седую, небольшую, будто усохшую голову матери, и с каждым словом впечатывала ее в пол. – Ты испортила мне всю жизнь! Я тебя ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Громкий, отвратительный хруст пронзил комнату, дрожью отдаваясь в ее руках, но она не остановилась. Геля продолжала бить, проламывая череп матери дальше, забрызгивая себя кровью, рыча, воя, крича. Безжизненное, пластичное тело, когда-то бывшее ее мамой, не сопротивлялось.
Геля в последний раз опустила раскромсанный череп, с мерзким хлюпающим звуком коснувшийся пола. Мамино тело тряпичной куклой безвольно лежало на полу. Ее пустые глаза уставились в потолок. Ночная сорочка, измазанная кровью, задралась на бледных, нелепо раскинутых ногах, обнажая застиранное нижнее белье. Из-под разбитого черепа, окрашивая ее длинные седые слипшиеся волосы в бордовый цвет, растекалась бордовая лужица, проникая в щели деревянного пола, впитываясь в жадные сухие доски.
Геля в слезах отползла назад, разглядывая свои руки, по локоть окрашенные кровью матери. Случайно задела что-то мягкое, с криком отпрыгнула от тела дяди Вадима. И тогда она подняла глаза выше и увидела, что же так испугало Марию.
Ей показалось, что комната уменьшается на глазах, стены и потолок хищно надвигались, сдавливая ее, превращаясь в деревянный гроб, печь вновь вспыхнула, не угасая, заливая все пространство обжигающим жаром.
В углу, в оранжевом свете очага, стояла высокая фигура. Над тонкими, почерневшими от копоти ногами свисало землистое, рыхлое пузо. Груди ее были настолько длинными, что она закинула их за плечи. Руки с вытянутыми, суставчатыми пальцами, украшенными устрашающими когтями, волочились по полу. Из-за спутанных белесых волос горело два красных, злых уголька – ее глаза. Она стояла молча, упираясь головой в потолок, заполняя все пространство, сужающееся каждую секунду. Она внимательно следила за тем, как дочь яростно убивала свою мать, напитываясь извергающейся злобой, раздуваясь, от хлещущей крови. Не произнося ни звука, она протянула свою длиннющую руку, зацепила когтем тело Марии и потянула к себе. Деловито нагнулась над покойницей, взмахнула рукой, пронзив когтями мягкую плоть, осторожно подцепила бледную кожу. Резким движением она потянула ее на себя, отдирая белые лоскуты от мертвого тела. Отшвырнула кусок в сторону, тут же морщинисто скукожившийся в темноте, и вновь вонзила когти, все расширяя красную зияющую дыру на исполосованной плоти мамы Гели.