Геля пыталась закричать, но жар, обжигая глотку, горячей ватой заполнял легкие, нависший потолок сжимал грудь. Она испуганно поползла назад, ей хотелось забиться в темный угол, спрятаться…
Она почувствовала запах гниющей плоти, почувствовала, как длинная костлявая рука обнимает сзади, как холодная ладонь осторожно гладит ее волосы. Ее ухо обжег хриплый шепот:
- Ангелиночка, теперь мы всегда будем вместе.
Эпилог
Артем отхлебнул из бутылки и прислонился к фонарному столбу. С зелеными сумерками пришла прохлада, и он слегка поежился, то ли от холода, то ли от сверлящего злобного взгляда.
Жизнь давно превратилась в рутину. Дом, работа, дом. Он не мог сказать, что его что-то не устраивало, это достойная, спокойная жизнь. Работа, на которой тебя ценят, которая хорошо у тебя получается. Дом, где тебя ждет молодая, заботливая жена с горячим ужином на столе. Наверное, это не предел мечтаний, но ведь надо ценить то, что тебе дано?
Артем был доволен своей жизнью. Правда на работе платили мало. Если честно, то они с трудом сводили концы с концами. Зато дома его ждала молодая, заботливая жена. Вика, когда-то отчаянно флиртовавшая с ним за стойкой кафе «Сафари». Тогда он был уверен, что она была в него влюблена. Со временем, кажется, понял – скорее видела в нем перспективный вариант. Сильный, работящий, малопьющий (ну, по крайней мере, не запойно). Хороший вариант сбежать из родительского дома. Они ведь все в какой-то мере от чего-то бегут. Он же сразу не чувствовал к ней ничего. Но брак был важной вехой жизни, необходимой, чтобы было как у людей, чтобы не быть не таким как все. Да и не зря же говорят: стерпится – слюбится.
После скромно сыгранной свадьбы все действительно было хорошо. Правда, со временем стало хуже. Не слюбилось. Вика чувствовала его безразличие, но кажется, ее отталкивало не это. Скорее отсутствие амбиций, безденежье и нежелание хоть как-то это исправить. Еще Вика очень хотела детей, а с этим у них ничего не выходило. Супружеский долг между двумя охладевающими друг к другу людьми стал бременем, редко исполняемым обязательством. Копящееся раздражение и упреки токсичным ядом отравляли их вечера. С этой тяжестью невысказанных претензий и неисполненных желаний надо было как-то бороться. И тогда он начал пить.
Артем возвращался с опостылевшей скучной работы в неуютный дом, где ему не был рад никто, кроме верной овчарки. Он брал собаку с собой и сбегал от нелюбимой сварливой жены. Купив несколько бутылок пива в сельском магазине, отправлялся в свой ежевечерний дозор. В сумерках они шли по знакомым улицам, Артем на ходу вливал в себя горьковатую жидкость. Они шли, и Артем думал о своей жизни. Он всегда был чужим, замкнутым, с детства. Отличался от остальных, а дети чувствуют эти отличия своим звериным чутьем. Класс – это стая зверенышей, и если ты выбиваешься из нее, то становишься изгоем. И жестокость у детей тоже звериная, беспощадная. Ему казалось, что он пережил все обиды, оставил их в прошлом. Видимо, он просто от них убежал, пусть не физически, не покинув родные места, а замкнувшись в себе еще больше. И теперь, когда его жизнь стала напоминать унылую спираль разочарований, на глубине которой безжалостно маячила безрадостная смерть, внутри стал загораться огонек. Огонек возмездия, желания показать всем: задирам-одноклассникам; коллегам, не воспринимающим его всерьез; начальству, считающим его труд данностью; снисходительной, разочарованной жене – показать, что он больше, что он обладает тем, чего нет у них. Силой, которая им и не снилась. Древней, загадочной силой, которая сделает его особенным. Которая как магнит притягивала его каждый вечер в одно и то же место, и он шел туда, несмотря на жалобное поскуливание собаки.
Артем молча стоял, вглядываясь сквозь разросшиеся заросли, вылезающие за пределы заброшенного участка, в заколоченные окна покосившегося дома. Он казался совсем безлюдным, в щелях между криво прибитых досок не было видно ни одного отблеска.