И умчалась обратно в ванную, напоследок соблазнительно сверкнув голой попой.
Пётр со слипающимися от усталости глазами покорно встал и пошёл в прихожую одеваться.
Борька — старый, когда-то бывший чёрным, а теперь почти уже седой скотч-терьер — достался ему в приданое вместе с женой. В общем, это и было все её приданое. С виду милый песик, вызывавший на улице неизменное восхищение людей. «Ой, смотрите, какая собачка! А как эта порода называется? Я такую же хочу! Ой, ушки какие! Прелесть! И хвостик морковкой торчит!» И действительно, когда Борька, похожий на невысокую лохматую скамеечку, целеустремленным галопом двигался вдоль дороги, трудно было предположить в нём упрямую, трусливую и глупую скотину. Но он был именно упрямой, трусливой и глупой скотиной, ко всему прочему скотиной хитрой.
Если Борьке не нравилась еда, он мог из упрямства неподвижно простоять перед миской и полчаса, и час, и больше. Никакими силами нельзя было заставить его есть. Зато, выйдя после этого на улицу, гад обязательно нажирался какого-нибудь дерьма. Он выхватывал из травы старую гнилую кость, мгновенно улепётывал с нею на безопасное расстояние и там обгладывал. Даже под угрозой наказания он не бросал тухлятину, а напоследок норовил ещё вымазаться ею. И бить его после этого было бесполезно. Он смотрел на Петра слезящимися старческими глазами и немо вопрошал: «За что, хозяин?» После каждой прогулки его ещё приходилось мыть, и эта радостная обязанность, конечно, лежала теперь на Петре.
А ночью, после всего, Борька обычно тихонько, на цыпочках подбирался к их дивану и начинал сокращаться. Он сжимался и растягивался снова, как гармошка, а внутри, в желудке у него словно бы ходил огромный поршень, производивший неприятные квакающие звуки; очень скоро тупая скотина сблёвывала жёлтой воняющей массой на ковёр. Пётр не всегда успевал проснуться и сообразить, что происходит, и убирать это добро приходилось, конечно, ему, поскольку он мужчина и вообще — сам виноват, надо шевелиться быстрее. А как только в доме всё вновь успокаивалось, Борька начинал во сне гнаться за кем-то, скребя когтями по полу, и тихонько, жалобно взлаивал. Если же на улице была гроза, то Борька от страха сходил с ума, носился по всей квартире, по дивану и столам, и успокаивался лишь как маленький ребёнок, на ручках.
Пётр гадал, кто от кого набрался всех этих пакостей: собака от жены или наоборот? Так, словно ущербная луна, эта сладкая парочка взошла над его жизнью, чтобы превратить её в ад.
И с этим надо было что-то делать.
Он выгулял псину и привел её домой. Заметил, что соседская белая кошка, на секунду остановившись перед их дверью, мгновенно пометила её и как оглашенная унеслась по лестнице на чердак. Пётр уже говорил этим пропойцам, чтобы они не выпускали кошку в коридор без присмотра, но им было до лампочки. Он много раз пытался отвадить кошку, натирал дверь уксусом, импортными спецсредствами, чтобы отбить запах, пробовал даже рыбой (поскольку рыба — это еда, логично рассуждал Пётр, то по идее кошка не должна гадить там, где пахнет едой). Ничего не помогало.
Пётр тяжело вздохнул. Нужно или сейчас же вымыть дверь, или целый вечер у него в квартире будет стоять удушливая кошачья вонь.
Он разделся и прошёл в комнату. Жена всё ещё лежала в ванне. Чтобы вымыть дверь, нужна тряпка. Тряпка в ванной. Пётр пошёл и лёг на диван. И сразу же уснул.
Разбудил его знакомый дикий крик.
— Опять! Опять ты валяешься здесь! А эта гадина нам снова дверь обоссала! (Пётр поморщился, женской грубости он не любил, тем более от своей жены, хотя это и стало почти привычно). Господи, как воняет! Почему ты не вымыл дверь до сих пор? Почему я должна это терпеть? В конце концов, ты мужик или нет? Иди к соседям, набей им морду! Натыкай их мордой в нашу вонючую дверь! Или просто убей эту тварь, чтобы я её больше не видела!
Продолжая орать, жена снова исчезла в ванной, откуда донесся мягкий плеск, когда она погружала в радужную пену своё, надо признать, чертовски соблазнительное тело.
Пётр автоматически встал и направился в прихожую.
Разговаривать с соседями нет никакого смысла. Они живут в своем размытом мирке, почти не пересекающемся с нашей реальностью. Кошка, не кошка — им плевать. Скорее всего, они даже не вспомнят, кто он такой, если позвонить им в дверь.
Значит, кошку следовало убить, раз уж не было другого выхода. Да, всё логично.
Однако легко сказать — убить. Петру ещё ни разу в жизни не приходилось этого делать. Лишить жизни другое существо. Он не мог себе этого представить.