Я затолкал его в городскую электричку.
— Невнятное, суетливое человечество, — сказал Лем.
— Твою мать, сядь уже, — сказал я.
Возле нас, схватившись за поручень, стоял мужик. Потом сбросил штаны и, кряхтя, присел на корточки.
— Негде мне сегодня гадить, — сказал он. — Вы не знаете местечка, чтобы мне сегодня погадить?
Он протянул шляпу.
— А вы когда-нибудь это делали по-настоящему? — спросил его Лем.
— Что — это?
— Ну, срали в электричке.
— Какая мерзость, — сказал мужик.
Похоже, над моим старым домом потрудились. Снаружи обставили лестницами и высокими коробами с камнями. Наш район уже какое-то время разваливался. Горгульи, отваливаясь вместе с куском дома, частенько придавливали школьниц. Добротный ужастик местного разлива, но люди все равно предпочитали импорт. Мой старый сосед, архитектор, всякий раз выходя из дома, надевал каску. А нас звал приманкой для карниза.
Мы с Лемом вошли в вестибюль и стали ждать лифта.
— Ты не поверишь, — сказал Лем, — но я ни разу не был в такой штуковине.
— В лифте?
— Люди в них трахаются, правда?
— Постоянно.
Мы вошли в лифт вместе с пожилой дамой, которую я в свое время мыл в ванной.
— Хильда, — сказал я.
— Хильда умерла, — ответила дама. — Я ее мама.
Дверь моей квартиры перекрасили. За ней кто-то слэпом на басу играл гаммы. Я постучал, и дверь открыла женщина в триплексных очках с платиновой оправой. В руках она держала баночку с мазью. На этикетке стояла надпись: «Радикальный Бальзам». Она мазнула им губы.
— Чего? — спросила она.
— Я здесь живу, — ответил я.
— Путешественник во времени, что ли?
— Не понял.
— Наверное, вы жили здесь раньше.
— Очень умно, — сказал я. — Как вы сюда попали?
— Мне дал ключ управляющий.
Девушка с радикальным бальзамом скрылась внутри и вынырнула вновь с картонной коробкой. Там были мои «Евреи свинга», спортивный костюм Кадахи, несколько перечниц, скрепленных резинкой.
— Ваше?
— Да.
— Сама не знаю, зачем я это хранила. Ни по какому закону не обязана. И сколько месяцев заработал Бенни Гудман?
— Мне этот календарь подарили.
— А мне подарили хламидий. Хватит предлоги искать. Вам лучше отваливать.
— Мне было бы лучше, если бы кое-кто незаконно не выставил меня из собственного дома.
— Тут я вам ничем не помогу. Одними эмоциями.
— Спасибо, — сказал я. — Увидимся.
— Еще бы.
— Вы красиво играете, — сказал Лем.
— Это не я, — ответила девушка с радикальным бальзамом. — Это прога для рыбы.
— Для рыбы?
— Музыкальный жаргон.
Она захлопнула дверь.
Мы съели по хот-догу с соком папайи, посидели с голубями в парке. Парк по большей части был бетонный. Каменные скамьи, каменные фонтаны, кирпичная горка для детей. Я кинул несколько кусочков сосиски птицам. Они не скучковались так, как я рассчитывал. Некоторые вяло клюнули пару раз. Всеобщее торможение.
— Позже проголодаемся, — сказал Лем, — и можно сожрать парочку этих ребят.
— Они напичканы болезнями.
— Сами в колодец наплевали, приятель.
На перекрестке столпились машины. Движение дергалось и замирало до самого моста. Семьи на другом берегу реки, вероятно, уже кипятили пакетики с ужинами, проклиная опаздывающих на них претендентов. Угрюмые сыновья спешно тыкали в переключатели каналов, чтобы поймать какие-нибудь сиськи в бикини под конец дня, пока мамочка не вернулась с работы. Отчужденные дочери били татухи с виканскими пословицами на своих девичьих ручках. Кошки, дремавшие на лоскутных одеялах, переживали во сне травматические воспоминания. Большинство кошек когда-то были недомученными котятами. И все это пребывало в ожидании мужчин и женщин в машинах, которые давили на клаксоны так, будто не знали, что они уже дома.
Я решил умереть. Я прикинул, что должен это сделать для себя — ну, может, еще и для будущих жертв индивидуального вымирания, где бы они ни были. Мой труп — рассеченный, распиленный, препарированный — выдаст, наконец, секрет спасения. Возможно, это справедливая плата за тот ущерб, который я нанес.
Крутые Пряники.
— Пошли, — сказал я Лему, — мне надо позвонить.
Мы сели на электричку обратно к Портовому управлению. Надо было убить час времени до следующего автобуса, и мы нашли одинокий порнушный магазинчик, приютившийся у парковки. Новые законы видоизменили ассортимент. Подростковые комедии — около кассы на виду, подростковый анальный секс — чуть ли не в подсобке. Мне это чем-то напомнило средневековую синагогу, в которую я однажды зашел в Испании.