чти без зацепок скалистая стенка. - Все, блин, приехали! - изумленно сообщил я подошедшим товарищам, - что это за фигень такая? - Все правильно, - пробасил Володя, - это торец Обелисковый. Он внимательно поизучал стенку. - Здесь можно пройти босиком. Чо, разувайся, попробуй! Я представил, как мои босые ступни плавят лед и скользят по мокрому камню. Тогда я заглянул за торец. Срез имел крутизну градусов семьдесят. Его лед был покрыт фирном. - Я лучше обойду это прямо здесь, - решил я. Таню отвязали чтобы у меня было больше веревки. Володя закинул свой конец через подходящий выступ. - Давай! Я на удивление без особого труда полез по срезу торца, пробивая носками горных ботинок твердую корку снега. Вскоре я вылез поверх стенки на относительно удобное место и прокричал об этом. Дальше первым полез Володя. Здесь мы проваливались в глубокий снег пока не выбрались к гладкой как зеркало стенке, покрытой чистым льдом, метров семьдесят высотой и крутизной градусов в шестьдесят. Слева ее ограничивал скалистый гребень. Мы решили вылезти на него. Я принялся рубить ступени вверх и влево, в направлении к гребню. Снопы ледяных брызг летели в лицо после ударов. Вырубая небольшие углубления, только чтобы держалась ступня, я довольно быстро продвигался пока не заметил, что лед катастрофически утончается в этом направлении. Когда он стал не более пяти сантиметров, я остановился. За мной на длину веревки шла Таня, просто держа ее конец рукой только для того чтобы не упустить. За ней - Володя вообще без веревки. У нас были обычные, не шлямбурные, крючья, и страховку в таком месте организовать было практически невозможно. Как подо льдом найти трещину для крюка, если она вообще здесь есть? Справа от стенки начинался узкий вертикальный кулуар. Там была видна площадка. Верх кулуара козырьком закрывала плита. - Лед слишком тонкий, не смогу дойти до гребня! - заорал я, - Пошел в кулуар! - Давай, - махнул рукой Володя. Я начал рубить вверх и вправо пока не добрался до вертикальной трещины, достаточно широкой, чтобы можно было свободно втиснуться в нее. Я заклинился своим телом и минуту отдыхал перед подъемом, набираясь наглости. Потом полез, ни о чем не думая. Наконец с огромным облегчением вывалился на довольно широкую, около метра, удобную площадку. - Отличная площадка! - проорал я вниз, - теперь все будет в порядке! Сначала я подстраховал Таню, потом к нам вылез Володя. - Как ты здесь пролез, да еще без страховки? - прогудел он своим грубым басом. - Где твой ледоруб? - Улетел. Теперь не найдешь. - Ладно, тут немного осталось, - я начал оглядывать козырек карниза. Это была десятиметровая нависающая плита, как крышка лежащая на верхушке кулуара, по которому мы сюда заползли. - Здесь можно кому-нибудь на руках пройти по краю, а остальных потом вытащить на веревке, - с беспечной самоуверенностью предположил я. - Тут бы клинья, - размечтался Володя. Опять у нас не было подходящих средств для страховки, а улететь с карниза - уже не соберешь и даже не найдешь тела. Но мы чувствовали облегчение потому, что последние два часа рисковали сверх меры. - Пошли, посмотрим, - предложил Володя. Под карниз шла узкая заснеженная осыпь, а в самой глубине из темноты высвечивалось светлое пятно. Мы подошли ближе. Это оказался очень узкий проход, весь затекший льдом. И он вел наружу, освещаемый с той стороны заходящим солнцем. Тут до нас дошло, что день-то идет к концу, а мы потеряли слишком много времени на непредвиденные препятствия. - Слушай, давай пробьем ход! Это самое безопасное, - предложил я. - Долго ковыряться придется! Я вблизи посмотрел широкую трещину между плитой и нависающей скалой по которой собирался лезть на одних руках и до которой еще нужно было допрыгнуть, мысленно протестировал уровень своей борзости и понял, что вряд ли хватит удачи на такой трюк. - По-моему у нас нет другого выхода. Ты не помнишь, где-нибудь в альпинизме применялись уже спелеологические методы? - Не слышал такого. Ну, давай, начинай. И мы принялись по очереди выбивать куски льда и выковыривать вмерзшие камни. Места было очень мало, и работать ледорубом становилось все неудобнее. Наконец темнота сгустилась настолько, что мы просто уже ничего не разбирали. - Хорош, утром доделаем, - сказал Володя. Мы спустились к подзамерзшей в пассивном ожидании Тане. У меня оставались три конфетки, и я раздал их. Другой еды не было. Первой сходила за угол площадки Таня, потом облегчились мы. Закрепив на скале веревку в качестве перил, мы уселись на каски и замерли. На нас были только брезентовые штормовки поверх свитеров. На правах бойфренда Володя пытался устроить поудобнее Татьяну, засовывая свои и ее ноги в один рюкзак, но что-то там не получалось. Не помню каким образом, но Таня оказалась сидящей прямо передо мной, спиной ко мне на своей каске, а я обхватил ее лапами, пытаясь образовать как можно более плотный кокон. Было очень холодно. Дрожь непрерывно сотрясала тело так, что начинали болеть мышцы живота. Вспомнилось, что если дуть через одежду, то в этом месте становится горячо. Я начал дуть Тане в шею сквозь ее свитер. Если кто-то подумал, что в этот момент у нас могли возникнуть какие-то сексуальные желания, то он просто никогда не мерз таким образом. Только потом это вспоминалось уже в романтической окраске, а пока что мы страдали, терпеливо ожидая утра. И в конце концов оно наступило, небо посветлело, но мы оцепенело продолжали сидеть пока солнце не вылезло и не залило нас теплыми лучами. Пошатываясь, мы поднялись. Силы куда-то делись. Час спустя мы пробили ход наружу. Чтобы пролезть нам пришлось снять одежду. Потом мы перекинули веревку через плиту вниз и затащили Таню с рюкзаком. Все воспринималось как во сне. Я полез в очередной кулуар, ведущий наверх, небрежно вбивая крючья для страховки, а Володя следом выдергивал их пальцами - так слабо они были вбиты. Потом мы полезли по спокойному гребню и хором прошагали последние метры. Мы были на Обелиске. С другой стороны, чуть ниже вершины была широкая и ровная площадка, покрытая мелким щебнем. Такие остаются на месте очень больших палаток, но это была точно природная площадка. - Может это стоянка космических пришельцев? - пошутил я. Соорудив каменную башенку и, оставив тщеславную записку, мы начали спуск прямо по боковому склону горы-трапеции. Теперь на опасных и крутых местах мы просто перекидывали веревку через надежный выступ и сползали по ней. Как только появились первые ручейки талой воды на скалах, наконец, напились с помощью гибких пластмассовых трубок и это удивительным образом вернуло наши силы. Мы быстро спустились и поставили палатку. Потом нашли заброску и наелись. Затем была отсыпаловка часа на два. В этот же день я должен был оказаться в городе и предупредить, что нас спасать не нужно, а в понедельник идти на работу. А Володя с Таней собирались на Аман-Тоо за фотоаппаратом. В 3 часа дня я засунул за пазуху банку рыбных консервов, попрощался и побежал вниз. Я бежал до курумов, где захватил самые нужные вещи, затем снова побежал, переходя на шаг только на подъемах. К девяти вечера я был на остановке. Дома я не мог есть - так болело небо. Только выпив полстакана пива, снова стал человеком. Когда такое случилось в первый раз после большой пешей нагрузки, мой товарищ успокоил меня и порекомендовал верное средство: мы пошли в кафешку, и он дал мне выпить полстакана вина, которое никак на меня не подействовало, но вернулась способность глотать еду. Еще в этот день у меня перед сном нестерпимо гудели и ныли ноги. Так бывало после очень серьезных самоистязаний в горах. А потом нескончаемо снились страшноватые моменты из которых сплетались похожие на бред сюжеты, не ужасающие меня как это бывало в детстве когда дракон терзал меня, но ошеломляющие происходящим. Это приключение запало мне в душу накрепко. Володя и Таня на обратной дороге сходили на Аман-Тоо с юга, где можно было пройти по легким скалам без снега до цирка, окружающего вершину. Фотоаппарат по праву стал принадлежать Володе. Он проявил пленку, которая пролежала на горе больше года в ничем не защищенной камере, и принес мне фотки Обелиска.