Если бы Мортус следил не за бароном, а за Пурелием, то заметил бы перемены. Книгочей весь вечер хохотал, как не в себя, привычно носился от стола к столу, от гостя к гостье, восхищался танцовщицами, сам шутил, сам смеялся. Но в промежутках, когда его никто не видел, Пурелий на миг становился очень серьёзным. Молодого человека съедала тревога. Что-то пошло не так.
— Ну всё! Надоели, — огрызнулся барон и махнул рукой.
Гости по привычке подхватили:
— Слава барону! Слава королю!
— Тише вы! Всё. Ужин закончен. Рад был всех видеть. Вы лучшие мужи и жёны Зелёной долины. Люблю вас, — зевнул Бадьяр. — Пошли вон из моего дома.
Знать засобиралась. Многие с удовольствием. Последний час барон не веселился, что мешало гостям разойтись по полной. Теперь можно уйти и продолжить. Балун обрадовался сильней всех, зная, что большинство переберётся в увеселительный дом. Сметана отдавал распоряжение накрывать столы, как по залу раздался крик.
— Стоять!
Барон как будто что-то вспомнил.
— Воевода, арестуй книгочея Пурелия. Он обещал на восходе предоставить Лукоса Шварца. Чтобы не убежал да не вздумал хитрить, посади в темник до рассвета. А то слишком он весёлый сегодня.
— В стену? — уточнил Гидон, намекая на тюрьму у городских ворот.
— Нет, у меня во дворе. Хочу лично убедиться, что никуда не денется.
Догадка Пурелия подтвердилась. Он получил ответ на главный вопрос, поставленный во время прибытия в город. Книгочей теперь знал всё. Точнее, почти всё. Тревога вечера не ушла. Почему Лукос Шварц не выходит на связь?
— Хотите что-то сказать, уважаемый Пурелий? — промурлыкал толстяк.
— Со смирением принимаю наказание, — поклонился Пурелий, — и обещаю, что Лукос Шварц предстанет перед вами с первыми лучами солнца.
— Да, да. Или Гидон зарежет тебя, по моему… Ох, чёт, я раззевался… по моему приказу, — барон оглядел публику и рявкнул. — Всё вон!
Когда гости ушли, а барон уединился в спальню, Гидон аккуратно снял пряжку с книгочея.
— Буду рад, если вы, уважаемый Пурелий, выпутаетесь из этой передряги.
Гидон, замкнувшись на самосохранении, продолжил придерживаться выбранного курса. В условиях неясного будущего, лучше ни с кем не ссориться. Воевода «выкал» и был максимально аккуратен. Он даже подбодрил малыша.
— Не волнуйтесь. Клянусь, если проиграете, то умрёте быстро и безболезненно. Я в этом деле опытный.
Как сумел, так и подбодрил.
Ратмир очнулся на полу в лавке Плантажа. За стеной храп, в руках заживляющий крем. Живот не болел. Споры грибного пня проникли в нервную систему и заблокировали болевые рецепторы. Сильный грибной запах подсказал Голяшке, что жить осталось пару часов. Это были хорошие новости, так как теперь Рамтир не чувствовал боли и мог всё делать быстро. Он вскочил, подошёл к Тайе и замер. Кожа девочки пожелтела. Он опоздал.
— Нет! Нет, нет, нет. Сейчас, малыш. Сейчас.
Ратмир разорвал девочке одежду, вертел Тайю в руках и лихорадочно втирал заживляющий крем. Обмазав всю с головы до ног, он схватил девочку за руку и зашептал.
— Я не верю, что ты всемогущ. Но я знаю, что ты как-то слышишь обо всём, что говорят жители Сычигорья. Не всегда, не везде, но ты слышишь. Я прошу тебя, помоги ребёнку. Клянусь, я буду укреплять твою королевскую власть каждый день, каждый час, если соизволишь оставить меня в живых. Если прикажешь, я уничтожу движенцев, сторонщиков, всех разбойников Сычигорья, но умоляю — спаси девочку! Если тебе нужна жертва, возьми меня. Не забирай в Серое море изобилия. Оставь на вечное гниение у Чёрных подножий, но только спаси девочку! Прошу, спаси!
Чем дольше Ратмир говорил, тем меньше верил в то, что говорит. Он понимал, что ничто уже не спасёт ребёнка. Голяшка положил голову на живот девочки, как она неожиданно дёрнулась.
— Тайя!
— Ратмиша, — девочка открыла глаза.
Тело Тайи резко похолодело, как будто Ратмир опустил руку в горный ручей. Радость моментально ушла. Голяшка понял, что заживляющий крем вытянул последние силы и очнул Тайю для последних слов.
— Ты живой. Я рада. Как холодно. Найди Нуги. Костюмчик ему. Костюмчик. Потом. Мы вместе. Люция. Ратмир. Тайя. Нуги. Ты живой. Я рада. Ратмир… Нуги… Люблю…