— Ну всё, всё! — замахал руками барон. — Пусть остаётся в новой одежде. Только прикажите ушить, — казнахрон ещё раз поклонился. — Так что же тебя, мой верноподданный, беспокоит? — обратился Бадьяр к мужику. — Говори, кто тебя обидел.
Бедняга растерялся. Он стал коситься на воеводу, ища поддержки. Мужик старался запомнить всё, что ему говорили, но увидев знать, дорогую обстановку дома барона, и, наконец, самого барона окончательно отупел.
— Ну? — начал раздражаться Бадьяр.
— Мой покровитель, о, мой покровитель! Ищу защиты у благодетеля. Убили, лишили кормильца единственного… — начал опять заученный текст мужичок, но его остановил крик Бадьяра.
— Хватит!
Барон сорвался на фальцет, поэтому сконфузился и помрачнел. Настроение испортилось, он пожалел о своей инициативе с горожанами. Бадьяр решил всех разогнать и заняться любимой наложницей, но взгляд упал на казнахрона. Бадьяр понял, что, прогнав всех, проиграет. Представив, как довольный Мортус напомнит про «не баронское дело», толстяк собрался и решил во что бы то ни стало помочь бедняге. Понимая, что мужик глуп и напуган, обратился к Гидону:
— Помоги ему, мой верный воевода.
Гидон кивнул, довольный тем, как идёт встреча. Он снял с пояса плеть, чтобы рубануть по горожанину. Дурак взвоет от боли. Насилие подбодрит барона, всегда бодрило, а потом можно самому рассказать нужную историю, выдав её за откровения мужика. Но перед тем, как занести плеть, Гидон насторожился.
Зал подозрительно затих. Слышались звуки со стороны чана, в котором плескался Бадьяр, а рядом стояли слуги с наложницей. Воевода видел стражников и дурака-горожанина. Рядом находившийся казнахрон тоже участвовал в разговоре. Зельевариус и народница молчали, но внимательно слушали. А вот другие приглашённые, сидевшие вдоль стен и окон, закрытых по случаю купания барона плотной тканью, были немы. Воевода пригляделся к лицам. На каждом из них тупое безмолвие. Зрачки направлены в одну точку, рты плотно закрыты так, что губы превратились в тонкую линию, руки на коленях. Никакого движения, только светотени от множества свечей беспокойно бегали по лицам и одежде.
Гидон обратил внимание на молодого человека, недавно попавшего в избранный круг приглашённых. Стройное тело начало превращаться в толстяка. Что-то изнутри надувало беднягу. На фоне обездвиженных соседей юноша был единственным, кто покачивался и рос. Пузо, лицо, руки и ноги всё быстрей и быстрей увеличивалось в размерах.
— Только в шею! Не дайте ему лопнуть! — заорал воевода и выхватил меч.
Судя по быстрому вспучиванию, времени на то, чтобы подойти и обезвредить не оставалось. Двое стражников с мечам в руках первыми метнули клинки. Зная, что нельзя попадать в голову или туловище, бросили хоть и сильно, но с запасом. Оба меча пролетели правее. Остался единственный шанс. Воевода взял паузу, прицелился и отработанным броском метнул меч. Клинок попал точно в шею, могучим ударом лихо отделив голову от туловища, и вылетел насквозь, тем самым подтвердив прозвище воеводы. Послышался звон стекла, меч запутался и повис на шторах, а в большом зале каменного дома Бадьяра Широкого, барона Зелёной долины, наместника короля и покровителя горожан послышались вздохи и кашель. Люди приходили в себя. Бросок воеводы спас всех от массового отравления.
Глава 2
Тайя Дикарка проснулась среди ночи в наступивший королевский день. Мысли о братике будили девочку тревожными подъёмами. Она вообще мало спала. Позволяла уставшему от тяжелого труда телу отключиться только с уверенностью, что маленький Нуги накормлен и в безопасности. А просыпалась всегда моментально и со вздохом: «Нуги!»
Братик лежал рядом, мило посапывая. На заднем дворе тишина, город уснул, утомив последних шатунов и пьяниц. Тайя поцеловала мальчика и вылезла из-под секретного укрытия за печкой. Старая двухэтажная халупа, шириной в две лошади, имела небольшой задний двор с печкой и упиралась в городскую стену. Район, где жили дети, считался самым бедным в городе. Единственное богатство Тайи Дикарки находилось рядом. Варочный котёл и ингредиенты для пойла. Девочка готовила алкогольный напиток низшего качества, продавала забулдыгам, тем и жила.
— Королевский день, последний день недели, — прошептала девочка.
В Сычигорье была пятидневная неделя. Сначала в случайном порядке шли четыре цветных дня: красный, синий, белый, зелёный. Каждый род в свой день получал родовую силу. В последний день недели, называемым королевским, родовые силы не действовали. Кроме того, в королевский день был запрет на ворожбу насилия. За соблюдением закона следили зачарованные статуи короля, фиксировавшие нарушения и строго наказывающие преступников.