Оберег
Я - оберег.
Мой дар мог проявиться в тревожащей сердце музыке, в выжигающем душу танце, в сковывающем дыхание пении. В складывании узора из лепестков Черной леди, в пересчитывании золотых рыбок в пруду Императора, в пересыпании белоснежного риса из чаши в чашу, - во всем, что я когда-либо делала или мечтала делать.
Но меня сделали оберегом.
Сто дней мое сердце плавилось и менялось в Главном Храме Талантов - я была их редчайшим сокровищем, их черной жемчужиной, раковиной - spondylus, голосом, умеющим любить.
Я - оберег. Сила моя такова, что пока я нахожусь рядом с тем, кого люблю - ни одна беда не коснется его.
Пока я не сгорю.
Это дар и проклятие, дарованное мне моим давно ушедшим народом. Я - единственная, кого они не успели забрать, я - дитя, украденное по приказу Императора ради его единственного сына.
Пятнадцать лет мы росли рядом друг с другом, пятнадцать лет он врастал в мое сердце; деревце, саженец, корни его сплелись с моими венами и каждый вздох, каждая перемена настроения бежали к моему пульсу.
Одна я умела утешить Наследника, одна я знала, почему четыре звезды лучше - чем три. Четыре - это две пары. Три - это пара и одиночество, и это - неправильно.
Только я знала, что карпы любят крошки от черного хлеба, флейта откликается лишь тем, чьими пальцами играет само вдохновение, а ветер умеет прятаться в чашечках лотоса; а потом еще два года и еще много дней мы ждали совершеннолетия Наследника, чтобы он мог объявить меня своей Девой.
И тогда наши поцелуи перестали бы быть запретными, - хотя кто посмеет тронуть Наследника и его оберег?
Да, уже тогда я была его оберегом.
Два года и много дней - а в день нашего совершеннолетия Император представил Наследнику его невесту.
Конечно же, он любил меня - он сам клялся, целуя мне пальцы, в ночь перед свадьбой, в утро перед обрядом.
Я пела ему, чтобы унять его печаль, хотя сердце мое разрывалось - я видела, как робко он касался плеча своей суженой.
А когда вечером они скрылись в своих покоях, я танцевала до изнеможения - я оберег, но я не желаю ощущать то, что чувствовал он в те мгновения.
Я - оберег.
Его пощечина - всего лишь знак его грусти, и его сожаление было искренним.
Я - оберег.
Он не мог, нет, не мог, остановить жену, когда та, ревнуя, приказала стражам связать меня и привязать к столбу позора.
Возможно, это он ослабил веревки, чтобы я могла уползти?
Я не помню.
Я пела, чтобы Наследник не бил себя по лицу, прося прощения.
Я гладила его высокий лоб перебинтованными пальцами и рассказывала ему о крае, куда ушел мой народ и куда однажды могли бы попробовать отправиться и мы.
...Ты знаешь, друг мой, брат мой, сердце мое, что мой народ настолько привязан к своему краю, что в путешествиях не ест ничего, кроме своего хлеба, не пьет ничего, кроме взятой с собой воды, потому что чужая пища лишает нас силы?
Странно, что мой дар остался со мной, правда? Но, возможно, это потому, что я никогда не пробовала ничего из того, что растет в нашем краю...
Говорят, он прекрасен. Иногда я вижу во сне темно-синее небо и слышу голоса, зовущие меня, и тогда тоска становится такой сильной...
Нет, нет, не плачь, не грусти, конечно же, тогда мы бы не встретились, и это - было бы самым страшным.
Тш-ш-ш, успокойся...
Я - оберег. Ни одна тревога не смеет коснуться того, кого я люблю.
Пока я не сгорю.
... Он пришел ранним утром - холодный ветер перебирал его длинные, черные как уголь волосы. Он шел не таясь и не клонясь, и сила его была такова, что ни один страж не посмел остановить его. Высокий, гордый, прекрасный - Вестник других времен.
Он пришел за мной, - мой народ услышал мою силу, мою боль, мой зов.
Мой народ не бросает тех, в ком течет кровь свободных.
Мой народ прислал воина освободить меня - и воин пришел с миром.
Он пришел просить отпустить меня.
Я знала, что Наследник будет скучать. Кто, кроме меня сможет уберечь его от печали и раздумий? Кто, как не я знает, почему шепот лучше, чем крик, почему иногда лучше закрыть глаза и слушать приближение холодов, чем ждать весны?