- А то как же, понарошку, что ли? Девок не узнаешь, тобою освобожденных? А хлопцы у тебя боевые, то, что надо. Этот твой Рыбий Сын вообще меня чуть не зарубил. Представляешь? Приставил саблю к горлу и спрашивает: кто ты, мол, таков? Ну, я, понятно, представляюсь ему вежественно. А он мне не верит! Пока с волхвом не посоветовался, не хотел отпускать. Зато ночью, во тьме непроглядной, быка завалил! Да еще и из моего лука, представляешь? На звук, считай, что не глядя... Ну, в общем, взял я у них всех наших русских красавиц и повел до дому. А сегодня здесь, неподалеку, наткнулся на две телеги трупов. "Что, - спрашиваю,- моровое поветрие у вас, что ли, приключилось?". "Нет, отвечает мне мужичок какой-то, - надысь в ночи древляне налетели, да их всех до единого заезжий добрый молодец и упокоил". Ну, тут уж мне любопытно сталось: кто ж это такой две дюжины ворогов за един присест нашинковал? Неужто Добрыня из греков воротился так скоро? Ну, поспешаю сюда - и встречаю тебя. Сильно тебе досталось? - Лешак враз посерьезнел.
- До свадьбы заживет... - усмехнулся было Руслан, и тут же на мгновение смущенно зарделся, кинув взгляд на Милу. Княжна скромно опустила глазки. Лешак раздвинул губы в усмешке.
- Эх, дела потом, все потом, а сегодня гулять будем! Есть-пить, веселиться! Только красавиц моих надобно как-нито устроить...
- Это мы сейчас сделаем, надоть только войта кликнуть... - сказал Руслан и заорал: - Эй, Вакула! Выходи, дело есть!
Из избы вылез войт, за ним семенил знахарь. Увидел Руслана на ногах, и аж затрясся:
- Никак тебе нельзя ходить, Руслан-богатырь! Я же рек: лежать не менее двух дней! Раны твои обширны, потребно их долго целить-заживлять...
- А, не переживай, отец, на мне все заживает, как на собаке...
- Ага, а с кем я не одну седмицу промучилась в корчме? - с напускной строгостью уперла руки в боки Мила.
- Зато Молчан меня на ноги за день-два ставил...
- Руслан, ваши знахарские проблемы потом решите. - напомнил о своем существовании Лешак. - Надо бы девок пристроить.
- Ах, да... - спохватился Руслан. - Вакула, вот доблестнейший богатырь земли Русской, Лешак, поповский сын. Он ведет на Русь девок из лихого полона. Надо бы на постой их определить.
Вакула, слегка обалдевший от нашествия столь могучих богатырей - Руслана он видел в деле, а о Лешаке вся земля слухами полнилась, - не нашелся, чего сказать, только коротко кивнул и пошел все устраивать.
После полудня справили тризну по погибшим родичам, и, чтобы долго не горевать, тут же закатили пир горой в честь богатырей, княжьей дочки и освобожденных полонянок. Стол ломился от снеди, произносились бесчисленные здравицы. Руслан, сознающий слабость своего тела, на мед-пиво особо не налегал, уделяя больше внимания жареным гусям да поросятам с хреном, но к вечеру от количества съеденного слегка осоловел. Лешак же ел-пил так, будто голодал по меньшей мере седмицу, при этом аппетит его не убывал и не пьянел богатырь совершенно. Девки раскраснелись, словно только что осознали свою свободу делать все, что душе угодно, некоторые смущенно заулыбались, а иные во всю строили глазки местным парням.
Близилась теплая, душистая короткая летняя ночь. Длинный стол уже наполовину опустел - блюд осталось четверть против того, что было сначала, а многие пировавшие расползлись спать по домам. Лешак с Русланом наперебой рассказывали друг другу свои приключения за последние полгода, не забывая где надо приврать для красного словца. Мила слушала обоих с широко раскрытыми глазами: как, оказывается, много всего произошло с ее возлюбленным после их последней встречи! Еще она отметила, что и Руслан, и Лешак привирают как-то по-странному: Руслан явно сочинял описания всяких чудес, происходивших вокруг него, навроде говорящей козы в горах Таврики, или трехголового змея, на котором они с Молчаном улетели с гор от землетряски. Лешак же явно преуменьшал собственные заслуги: " иду я как-то Корсуньским трактом, глядь: трое печенегов купчишку забижают..." и так далее в том же роде. Хотя ясно было, что попович рубился с гораздо большим числом врагов - где это видано, чтобы печенеги по трое нападали? Они обычно меньше, чем десятком на разбой не ходят. И хотя хорош и пригож собою весьма был Лешак, несмотря на возраст ( ему было едва ли не в два раза больше лет, чем Руслану), не было для Милы во всем мире человека краше и доблестнее, чем Руслан.
К полуночи собрались было расходиться на отдых, но тут снова произошло непредвиденное: земля заходила ходуном, послышался приближающийся громоподобный конский топот. Остававшиеся за столом переглянулись, Лешак побледнел.
- Ва... Ва-ва... Ва-ва-ку-кулла - дрожащим голосом позвал он. - Спрячь меня скорее, ради всех богов! И вообще, меня тут нету и не было никогда!
Руслан посмотрел на старшего товарища с неподдельным удивлением:
- Лешак, ты чего? Перепил с отвычки, что ли? Сейчас мечи возьмем, встретим ночного гостя честь по чести...
Попович посмотрел на него, как на умалишенного.
- Ты спятил?! Это же Муромец! Узрит, что я не на заставе, сначала морду набьет, потом только разбираться станет...
- Авось не набьет... Да и прятаться тебе уже поздно: вот он, Илья, уже въезжает.
- Тебе-то что...
Сам огромный, на черном, как уголь битюге, Илья Жидовин по прозвищу Муромец влетел в весь. Осадил конем перед столом, огляделся. Хмыкнул, спешился.
- Исполать, люди добрые. - буркнул неприветливо.
- Исполать и тебе, славный богатырь. - первым отозвался войт Вакула. Добро пожаловать, просим за стол, откушай, чем богаты. Я - Вакула, войт здешний.
- Благодарень. - ответствовал Муромец, садясь за стол рядом с бледным, как смерть, Лешаком, и придвигая к себе блюдо с четвертью теленка. Некоторое время Илья просто молча ел, не обращая ни малейшего внимания на замогильную тишину, повисшую над столом. Умяв достаточное, по его разумению, количество мяса, Илья выхлебал ковш пива, в который не менее половины ведра вошло, и обратился к Лешаку:
- Уж не болен ли ты, Лешак?
- Нет, нет, Илюша, что ты, здоров, аки бык.
- Нда? А чой-то ты бледный такой? И молчишь все время? Даже странно.
- Да... не спал давно, как раз почивать собирался, а тут вдруг и ты приехал.
- А скажи-ка ты мне, Лешак, - задушевно начал Илья, придвигая к себе заботливо наполненный кем-то ковш, - а что это ты тут, в дне пути от Киева, делаешь? Что не на заставе? - привыкший к долгому бессонному пути Илья "днем" величал время от рассвета до рассвета, либо от заката до заката.